– Нет, правда, что она сказала?
– Ты же мент, догадайся.
– Ее изнасиловали?
– Пашка, что за мысли?
– Обворовали?
– Скорее наоборот, одарили.
– Любовник? – выдохнул Пашка.
– Егоров, ты позитивно мыслить умеешь?
– А ты можешь сказать нормально?
– У них ребенок будет.
– Вот гад, Мишка, и молчит.
– А он не знает.
– Так это не его ребенок?
– Егоров, ты дурак?
– Тогда почему Мишка об этом не знает?
– Эля боится ему говорить, думает, что он отправит ее на аборт.
– Могла бы сначала выяснить, как Мишка относится к идее стать отцом, а потом залетать.
– Видно, не было времени выяснять, вы же носитесь все время где-то.
Егоров покачал головой, развернулся и открыл дверь в кухню. Мишка с Элей все так же стояли друг напротив друга, Эля мяла в руках фартук и собиралась с духом.
– Мишаня, с тебя бутылка, – радостно завопил Пашка.
Белый с трудом оторвал взгляд от жены и уставился на Егорова.
– Ты тоже подумал, что у нее любовник? – догадался Пашка.
– Паханыч, не лезь, сами разберемся, – строго предупредил друга Белый.
– Нет, Мишаня, с тебя бутылка.
У меня мелькнула мысль, что Эля оказалась права: Белый не рад известию.
– Паш, пойдем, – попросила я, но Егоров даже обиделся.
– Еще чего, ясное море. Я сейчас с Мишаней выпью за наследника. Эх, – спохватился он, – проболтался.
– Наследника? – Мишка перевел недоверчивый взгляд на Элеонору. Она присела на стул и закрыла лицо фартуком.
Неожиданно Белый обхватил Пашку и взвалил на плечи. Бильбо залаял, а друзья провели показательное выступление по вольной борьбе, от которого звенели чашки на столе. Соседи снизу не выдержали, постучали по трубе.
– У нас наследник будет, – громко известил их Пашка, и соседи присмирели.
Когда мужчины устали, Белый присел к столу и налил Пашке полный стакан минералки.
– Это что? – не поверил Егоров.
– Ты пить хотел.
– Нет, Миш, так не пойдет, – возмутился Егоров и отодвинул стакан.
– Нет, Паханыч, ты можешь обижаться, но я начинаю новую жизнь. Все, точка. Больше не пью. Только чай.
Элеонора тут же вскинулась:
– Сейчас сделаю. Мы торт еще не пробовали, а он очень удачный получился.
– Эля, сиди, я сам. – Михаил с нежностью посмотрел на Элеонору и покосился на ее живот. – Тебе вообще спать пора, уже поздно.
Подруга в растерянности замерла на полпути к чайнику. В этот момент она была очень хорошенькой.
– А давайте торт на завтра оставим, – предложила я, – сладкое и мучное на ночь – это же самоубийство. Я уже ничего не хочу.
Компания развалилась, Егоров быстро поднялся и, пожелав всем спокойной ночи, потащил меня в спальню. Он знал, что у него будет на десерт.
Мы собрались ехать домой накануне Восьмого марта. Пашка открыл багажник, я стала размещать наши сумки и обнаружила какой-то незнакомый пакет. Открыв сверток, я обнаружила букетик фрезий.
«Пашка купил цветы?» – не поверила я. Находка странным образом повлияла на мою самооценку – несколько часов я вела борьбу с подозрительностью и уговаривала себя, что цветы предназначаются мне. Сомнения терзали меня всю дорогу и к концу пути просто разрывали мозг. «А если у него любовница есть? Вот, например, интересно, куда делась та итальянка, о которой Пашка не хочет говорить?» – думала я и бросала на мужа испытующие взгляды. Егоров был серьезен, даже озабочен, следил за дорогой и не обращал на мое лихорадочное состояние ровно никакого внимания. Мне было обидно до слез, но я дала себе слово терпеть до восьмого числа, то есть до завтра.
Домой мы приехали уже ночью. Егоров загнал машину в гараж, вещи мы забирать поленились. Пакет с фрезиями тоже остался в багажнике. То ли Пашка о нем забыл, то ли это была часть его плана, но мои подозрения только усилились. «Завтра поедет к кому-то с цветами», – преследовала меня навязчивая мысль. Сон у меня был тревожный, а проснулась я под истеричное мяуканье Степана.
Накинув халат, я едва успела, открыла дверь, как Бильбо молнией выскочил наружу, а Степан, наоборот, проскочил на веранду и бросился к собачьей миске. Я захлопнула дверь и кинулась ловить кота.
Все это время Бильбо заливался на улице возмущенным лаем. Выловив Степана, я вышла с ним на крыльцо и замерла, не веря глазам.
На участке Егоровых было пусто. Совсем пусто. Дома не было.
Я выпустила кота и, справившись с изумлением, подошла к разделительной ограде и заглянула на ту сторону. На месте родового гнезда Егоровых чернел котлован, по его краям валялся строительный мусор.
Бильбо сел рядом с котлованом и заскулил.
Я кинулась назад, влетела в спальню и потрясла Егорова за плечо:
– Пашка, что происходит, куда ты свой дом подевал?
Егоров открыл сонные глаза:
– Так стройку начинаю, ясное море, послезавтра уже рабочие приедут фундамент заливать.
– Какой фундамент?
– Нового дома.
Я помолчала, соображая:
– Что ты мне голову морочишь? Какого дома?
– Нашего, Кать, мы же решили, что объединим участки и будем строиться.
– Мы? Насколько я помню, это ты решил, – напомнила я мужу, – а я не согласна, вдруг мы не уживемся?
– Куда мы денемся?
– Не куда, а почему.
– Почему?
– Потому что ты загуляешь, и придется делить имущество.
– С чего это я загуляю, Кать?
Егоров приподнялся, схватил меня за руку и дернул на себя. Я упала, придавив мужа грудью.
– Вот это силища, – в очередной раз, восхищенно закатил глаза Егоров.
– Дурак, – обозвала я его. – Признавайся, ты кому цветы привез?
– Какие цветы?
– Не придуривайся, в машине в пакете спрятан букет фрезий. Кому?
– Ну вот еще глупости, что мне, делать нечего, переть в такую даль цветы какие-то?
– Пашка, я тебе говорю: в машине букет. Спрашиваю в последний раз: кому цветы?
Егоров поднялся с постели, сбегал в гараж, вернулся с пакетом, открыл, вытащил бережно упакованные веточки и очень натурально возмутился:
– Вот эту фигню везти с собой? Еще понимаю, розы там или эти, как их, гвоздики, а это… – Он почесал затылок. – Слушай, а может, это тебе Эля с Мишкой положили?
