– Здравствуйте, – сказала она по-русски с сильным акцентом. – Проходите в дом. Меня зовут Кати. Я внучка Михаила Манжетова, вашего деда. Михаил уже спит, поэтому вам лучше поговорить с ним завтра.
Это была самая удивительная встреча в жизни Осипа. Старик мало ходил, все больше сидел в кресле и читал или смотрел на огонь в камине. При появлении Осипа Михаил Степанович заволновался, засуетился, отчего пролил поданный Катей чай. При этом светло-серые глаза старика просияли, а сухие губы изогнулись в улыбке.
В тот день Осип узнал многое о своей семье. О том, что его прадед Степан любил Дикую Илу, а женился на другой женщине, и дед повторил его судьбу. Михаил Степанович так же, как и его отец, влюбился в девушку из айнов, но женился на бабушке Нелли. Нелли он тоже любил, но не так страстно, он скорее питал к ней нежность и относился как к близкой подруге. Долго метался между двумя женщинами, отчего страдал сам и причинял страдания своей семье. А еще Осипу стало известно, что у прадеда от рождения руки сгибались в локтях в обратную сторону, и любившая его Ила собиралась избавить его от этого недуга при помощи хранившейся в ее семье керамической фигурки эпохи дзёмон. Ему нужно было взять оберег и бросить его о землю так, чтобы у нее откололись руки. Так делали древние айны, когда хотели исцелить человека. Они верили, что вместе с керамикой уничтожают недуги.
1920 г., Сахалин
– Что ты верещишь? Аль захворала, аль кака друга беда приключилася?
– Ой, беда, беда – горе горькое! Я и свечку Пресвятой Богородице ставила, и все посты соблюдала, а все равно боженька от несчастья не уберег, все равно послал мне наказание! – завыла в голос Матрена Тихоновна.
– Да не кликушничай! Говори, что за напасть у тебя!
Авдотья отложила в сторону рушник, чтобы внимательно слушать – она страсть как была любопытна до чужих дел.
– Ой, и не спрашивай, кума! Лучше бы меня в монашки постригли, лучше бы я в девках осталась, чем стала матерью неразумного сына! Ой, сведет он меня в могилу, и буду лежать в сырой земле, гнить раньше времени.
– Окстись, дурища, не то накличешь! Напраслину на парня наговариваешь. Твой Степка чем-чем, а умом вышел, любого за пояс заткнет. Грех такое о сыне говорить! Разве что руками крив, все из них валится, так это богу так угодно было. Бог всем поровну раздает: кому разум, кому умение.
– Да как же не говорить! Жениться он надумал!
– Ну, так оно дело хорошее, – улыбнулась Авдотья. – Внуки у тебя будут и невестушка-помощница.
– Свят, свят, свят! Упаси господь от такой невестки! Степка дикарку в жены приглядел! Врагу не пожелаешь такую невестку. Она из коренных. Хуже каторжанки!
– Да что ты, Тихоновна! Неужели из айнов?!
– Так о чем я тебе битый час талдычу! Сама дикарка, и вся родня ее такая. Живут как монахи в келье – все хозяйство: две плошки, чашка да ложка. Ни огорода, ни скотины. Едят то, что бог посылает: рыбу, лесного зверя и ягоды-коренья. И никаких запасов не делают, словно завтра собираются помирать.
– Зато мужики у них ладные: богатыри – косая сажень в плечах, ручищи огромные, глазищи черные, глубокие, черты лица крупные и на космы богатые.
– Да уж, космы богатые, – скептически заметила Матрена. – Патлы торчат, точно солома, и борода лопатой. Носят лохмотья, не моются, ногти не стригут, они у них, как когти у зверя. И смердят, аж глаза режет.
– Ну, мужик – он и есть мужик, что с него взять? – заступилась за айнов Авдотья. Ей в молодости один из них приглянулся. Хорош был удалец, только мать за другого сосватала.
– А бабы ихние? Ты видела ихних баб? Худосочные, кожа что пергамент. И усы вокруг губ намалеваны! Они под кожу сажу загоняют, чтобы усы навечно остались. Какая дикость – бабы с усами! И девка, что Степке приглянулась, усатая. На пол-лица усищи! Эти дикари усами помечают девок на выданье. Исполосовали девке морду сажей, значит, сватов в дом ждут. Если девка безусая, значит, она порченая или хозяйка дурная.
– Ой, да не говори, кума, что делается! Да разве же у нас кто на такую безобразную глянет? Она век одна-одинешенька прокукует, рада будет хоть хромому, хоть рябому, хоть безногому. Все с ног на голову у этих дикарей!
– Вот я о чем и талдычу тебе, а ты разуметь моего горя никак не хочешь! Ой, горе горькое!
– Надо было Степку на Варвариной Маланье женить, – уязвила куму Авдотья. – Говорили тебе, нечего носом вертеть, а ты за свое: на моего купца товар получше найдется! Вот и нашелся – девка с усами!
– Фи, вспомнила тоже! Маланья ленива, и приданного у нее с гулькин нос.
– Ленива не ленива, а только ее уже за Федьку отдали.
– Не трави душу, я уже согласна и Маланью в невестках видеть, только бы не дикарку. Это же как людям в глаза смотреть с такой родней! Что мне делать, а? Как жить? Хоть сейчас в гроб ложись, чтобы позора не видеть!
– Окстись ты, полоумная! Господь с тобой. Лучше вот что сделаем… Мы твоему Степке другую невесту найдем!
– Да где же ее найдешь! Несватанных девок в округе тепереча днем с огнем не сыщешь. И Степка, окромя как о дикарке, ни о ком думать не хочет.
– Невесту найти – дело нехитрое. Есть у меня одна на примете. Правда, немного старовата, но зато дом вести умеет. Марьяна – Сенькина вдова.
– Вдова?! Да ты что? Рехнулась?! Чтобы я своего сыночка за вдову отдала? Чтобы она моего Степку, как и Сеньку, тоже со свету сжила? Не бывать этому!
– Что ты заладила – со свету сжила! Сеньку никто не сживал, он сам с пьяных глаз в медвежью яму угодил. Я бы могла тебе в этом деле подсобить. Впрочем, о чем я толкую? На нет и суда нет. Дели дом с дикаркой! И вообще замешкалась я с тобой, а у меня коза недоена. Пойду управляться, – Авдотья встала и направилась вон из избы.
– Постой! – окликнула ее хозяйка. – Погорячилася я, с кем не бывает. А что, Марьяна и вправду хозяйка хорошая? – вкрадчиво спросила Матрена Тихоновна.
– А то же! Она, почитай, годков пять мужниной женой была. И по дому все как надо сделает, и с мужем как управляться, знает. Соглашайся, кума, на Марьяну, не прогадаешь!
– Тут дело такое… сурьезное. Его обмозговать надобно.
– Обмозгуй. Никто не гонит. До яблоневого спаса еще время есть.
– А что ты так за Марьяну хлопочешь? Тебе какая выгода? – сощурила глаза Тихоновна. Она не первый год знала Авдотью, та без своего интереса в помощницы не набивалась.
– Да я же за тебя переживаю, по-соседски подсобить думала, – обиделась кума.
– Ой, знаю я тебя. Небось надеешься, что Марьянин брат ко мне в дом ходить повадится? Скажи, приглянулся тебе Иван, а? – Тихоновна лукаво улыбнулась и толкнула в бок куму.
– Да ну, брось ты! – отмахнулась та, а сама отвела глаза.
– А что? Ты вдова, и он вдовец. Глядишь, и на вашей свадьбе погуляем.
