— Это кто — Тюрин? — просипел сбитый с толку префект — голос у него был такой, что вот-вот сейчас заплачет — то ли от досады, то ли от обиды, то ли сразу вместе от всего.
— Да так, прапорщик один, кореш мой, — легкомысленно сообщил Март и, тут же посерьезнев, поинтересовался:
— А что у тебя с голосом, Палыч? Случилось что?
— Чернова… взорвали, — префект всхлипнул. — Вместе с машиной… Вот только что, он на обеде был. Я думал… — тут он слезливо заперхал и с полминуты выдавал сырые носоглоточные рулады — судя по всему, приводил организм в порядок посредством какой-то жидкости и носового платка.
«Ты думал, что это я постарался, — мысленно продолжил Март. — И, как только узнал, сразу принялся названивать. А я на месте. Хрен вам по всей морде, друг дорогой…»
— Господи, что творится-то… — пробормотал Директор враз севшим голосом. — Господи… Да что за подонки-то, а… Я это… Я еду, Палыч. Сейчас еду. Куда ехать-то?
— Да куда-куда… Да черт его знает, куда! — Префект наконец просморкался и тяжко вздохнул. — На месте работает уже куча народу. И ФСБ, и РУБОП, и милиция, и его служба безопасности… Стелла в Сан-Ремо, три дня назад укатила (префект имел в виду молодую вдову)… Куда ехать-то? Ну, приезжай ко мне, потолкуем — что да откуда. Да, давай ко мне — так лучше будет. Я сейчас всех соберу, типа, оперативный штаб, помаракуем вместе, откуда бы оно могло так получиться. А ты это… У тебя там твоих секьюрити такие ушлые хлопцы обучают… ну, которые все могут. Ну, ты понимаешь, о чем я? У тебя там есть всякие опытные специалисты, так вот, многие будут подозревать… Понимаешь?
— И что мне с ними сделать? — насторожился Март. — Уволить всех? Или расстрелять перед учебным корпусом?
— Я к тебе своих парней пришлю, — префект не обратил внимания на конструктивное предложение собеседника и грубо гнул свою линию. — Они проверят твоих мастеров, кто где был в это время, когда случилось. Так ты препятствия не чини. Хорошо? Это для тебя же лучше — чтобы никто не думал на твоих. Хорошо?
«А заодно выяснят, действительно ли Директор находился на месте, и вообще, чем он занимался последние семьдесят два часа, — про себя подытожил Март. — Ты, Палыч, прямолинеен, как паровозный тендер! Нельзя так! Нужно доверять людям…»
— О чем разговор! — вслух сказал Директор. — Пусть приезжают, работают — дело-то общее.
— Ну и ладно. А я всех соберу тут, — префект, не прощаясь, отключился.
— Стакан сока и машину к подъезду, — распорядился Март, выглядывая в приемную. — Сок сейчас, машину — через десять минут. Надо разобраться, кто там еще желал со мной пообщаться за последние пятнадцать минут…
* * *
…Одолев дневные страсти и тревоги, ближе к вечеру — часиков этак после семи, Директор удрал из Москвы. Комфортабельный «Понтиак» мчался по Дмитровскому шоссе, Март сидел на заднем сиденье, бездумно смотрел в окно и прислушивался к себе: ждал, когда же выветрятся все тревоги и наносные вредные поля, прилипшие за день к его могучему организму, и наступит предвкушение праздника, столь желанного и неожиданного в этот сумасшедший день.
Муки совести бывшего разведчика не посещали. С этой переменной, являющейся непреложной частичкой духовного мира любого индивида, Март давно определился: ни он, ни его «иксы» никогда не трогали чистых и светлых агнцев, невинных перед господом богом и законом — то бишь простых смертных из разряда среднестатистического обывателя. Во-первых, их никто заказывать не станет — агнцев. Убивают в основном из-за больших денег, политики либо каких-либо конфликтных расхождений на почве деловых интересов — а это, в конечном итоге, опять большие деньги. Во-вторых, если кто-то даже и закажет такого агнца — без явных мотивов, а просто так, от великой дури, исполнять его будут другие люди. Март с маньяками дел иметь не желает. За свою бытность в роли теневого вершителя судеб Директор трижды отказывался от таких немотивированных вроде бы заказов — во всех трех случаях это были малоизвестные молодые журналисты, внешне ничем пока что не примечательные, но явно перешедшие дорогу кому-то из сильных мира сего.
Чернов не выпадал из разряда особей, ликвидацией которых занимался Март и его команда. Владимир Николаевич — мир его праху — был большой сволочью. На его совести как минимум полтора десятка смертей, которыми бензиновый король не дрогнувшей рукой одаривал твердолобых конкурентов, не желавших гибко менять свой персональный курс в соответствии с веяниями времени. Разумеется, сам лично он никого не убивал. Но это ничего не меняет. Он заказывал. А это то же самое, как если бы самому всадить жертве пулю в голову…
Липкая паутина насыщенного событиями дурного дня отпустила самопроизвольно, как только миновали Озерецкое. Под пожарным заревом заката выскочила навстречу могучая стена вечнозеленого хвойного царства, окаймлявшая блестевшие тусклым серебром озера, смолистый тягучий аромат сбил махом все городские треволнения и надежно засосал в себя Директора вместе с «Понтиаком» и водилой. Обогнули по лесной дорожке Долгое и уже в потемках въехали в лесную усадьбу Нестерова. А тут уже шумство веселое, радостный гвалт крепких мужиков, жирный запах шашлыка и все прочие атрибуты предстоящей разгульной ночи.
Сегодня — ежегодно отмечаемый день вывода их полка из Афганистана. И ничего, что в этом году славная дата пришлась на понедельник — от этого хуже никому не стало. Все полчки, кто может, в этот день катят в гости к безногому майору в отставке Нестерову, который восемь лет назад при помощи боевых братьев приобрел в собственность усадьбу на берегу озера. В обычное время здесь отдыхают небедные люди: парятся в баньке, купаются в озере, шашлыки употребляют и развлекаются с привезенными из города длинноногими персявыми особями. Нестеров имеет от этого непыльного бизнеса стабильный доход — столичным толстомясым дядькам нравится уединенный лесной уголок, в котором можно оттянуться до обморочного состояния, вывалиться из бешеного делового ритма в ласковые воды озера, позабыв обо всем на свете и почувствовав себя шаловливым дитятей природы-матушки. Зимой предприятие не каникулирует: лыжи, «Бураны», все та же баня, шашлыки и доступные девы. А елки столетние — сами понимаете, они же вечнозеленые, одним цветом, зимой и летом. Каждый день у безногого майора расписан по клиентам, дабы не случилось накладки: у него даже график в сейфе лежит, под строгим грифом «Не замать!», в соответствии с которым (графиком, а не грифом) персоны прибывают и убывают как по расписанию. Но в День части (так ветераны именуют дату вывода полка — вопреки официальной хронологии, даденной от высокого начальства) Нестеров гонит к чертовой матери всех клиентов и по-царски встречает боевых братьев. Всю ночь во дворе горит костер — ночи в эту пору уже довольно прохладны, а гулять привыкли почему-то именно во дворе, в дом никого не загонишь. Стол ломится от хорошего провианта и водки, немногочисленная прислуга жарит шашлыки и запекает на камнях дичину, а ветераны до утра гуляют, общаются и предаются боевым воспоминаниям. Это праздник. Праздник широкой солдатской души, очерствевшей и обуглившейся в пекле войны, но не утратившей своей первоначальной величавой стати…
