Вчера я дал обещание отцу, потерявшему сына. Сегодня мне предстояло отчитаться перед бронированным комдивом, жестким и мстительным. Делать нечего, надо было ехать. Рассказывать Дроздову про Мосина, соколов и свои подозрения, а потом быстро убираться восвояси.
Первую часть своего плана мне удалось выполнить достаточно быстро. Толпа вокруг Дроздова на кладбище была большой, но не плотной. Буквально через пятнадцать минут мне удалось протиснуться к комдиву и, глядя в сторону, поведать Дроздову о том, что случилось вчера. Как я и ожидал, сегодняшний генерал-полковник Дроздов был уже снова металлическим комдивом. Слушая меня, он только изредка выплевывал какие-то слова на каком-то из восточных языков – то ли фарси, то ли пушту, а может быть, арабском. По-моему, это были черные ругательства. По крайней мере, произносил он их именно как ругательства.
Выслушав меня до конца, переспросив фамилии и получив из рук в руки копии рисунков санитара-художника, Дроздов произнес коротко:
– Понял. Спасибо. Твой должник.
После чего в таком же рубленом стиле выдал мне сообщение, от которого я буквально обалдел.
– То есть как? Вы серьезно?! – воскликнул я, забыв о толпе вокруг и вообще обо всем.
– Я же сказал… – все так же зло, сквозь зубы выплюнул Дроздов, но тут церемония резко закончилась, толпа заволновалась, вокруг генерала образовался водоворотик из соболезнователей. И я сразу потерял его из виду. Самое время было выбираться и, по возможности, не торопясь, обмозговать услышанное.
Правда, никакого времени на обдумывание мне не дали.
Пробираясь обратно сквозь толпу, я неожиданно попал в клещи.
– Разрешите… – начал было я и тут же сообразил, что они поймали как раз того, кого хотели. Поймавших меня было числом двое. Оба были в траурных черных костюмах, оттопыренных с левого бока. Это выглядело некрасиво, зато для хозяев костюмов было удобно: в любой момент пистолет мог быть извлечен наружу. А на красоту парочка плевала.
Соколы, сообразил я. Узнаю повадки.
– Не спеши, Полковников, – прошипел один из черных. – За тобой должок… Что ты сказал генералу, ну?!
– Какому генералу? Какой полковник?! – Я энергично стал вырываться, надеясь, что парик не спадет, и рассчитывая, будто кто-то в толпе обернется на странную черно-белую троицу.
Соколы держали крепко, и я догадался, что свои способности шпиона я несколько преувеличил.
– Ты вчера был в бильярдной? Ты вчера вломился в «Вишенку»?
Каждый вопрос, произнесенный шепотом, сопровождался незаметным со стороны, но подлым ударом по почкам. Кажется, лафа кончилась. Сегодня они меня взяли врасплох, как вчера выиграл инициативу я. Очевидно, мосинская компания со вчерашнего вечера даром времени не теряла и в темпе прошлась по моему маршруту. Надеялся я лишь на то, что отследили меня только здесь, а не у Натальи…
О-ох! Меня опять ударили по почкам. Я невольно обвис у них в руках. Еще пара таких ударов, и меня свернут в трубочку и доставят куда угодно. И все вокруг будут думать, что пегий паренек в очках перепил от безутешного горя и родственники несут его проспаться.
– На кого работаешь, сучара?! На охранцев? На фискалов?!
Несмотря на сильную боль, сознания я не потерял. Скосив глаза, я заметил, как за нашей троицей в быстром темпе следуют двое крепких парней, прикинутых модно, но безвкусно. В руках они держали по небольшой сумочке, вроде моего несессера. Только у меня в сумке лежала камера, подарок доброго Накамуры, а у них, кажется, – что-то совсем другое. Кстати, невзирая на нападение соколов, я машинально не стал отмахиваться своим несессером. Наверное, сохранность камеры мне была дороже жизни… Смешно. Но смеяться я уже не мог. Вместо этого я шепнул конвоирам, что мне пришло в голову:
– На ФСК. И если… вы меня не отпустите… с вами разделаются мои парни… сзади…
Эту фразу, простую, как мычание, я выговаривал, минуты полторы, набирая воздуху в легкие, чтобы сказать каждое следующее слово. Нет, я не Рембо, я другой…
Еще минута понадобилась черной парочке, чтобы понять: я им еще и угрожаю. Продолжая меня тащить, один сокол уже привычно замахнулся, зато другой, на мое счастье, все-таки взглянул назад. Оба парня с сумками в руках достаточно далеко выделились из толпы, чтобы сразу броситься в глаза моим соколам.
– Атас! – крикнул сокол, и одна парочка без разговоров развернулась навстречу другой.
Меня отбросили на асфальт, чтобы освободить руки. Правильно, подумал я и стал отползать в сторону, к зеленым насаждениям, не выпуская из рук своего верного несессера с камерой. В отличие от вчерашнего, журналист во мне не шевелился. Мне отчего-то не хотелось расчехлять свое японское чудо и снимать сцену еще одной потасовки. Отползая, я утешал себя только тем, что съемка драки с погоней была бы простым самоповтором, после вчерашнего. Настоящий художник между тем не должен стоять на месте и повторяться. Он обязан двигаться вперед… Тут я ударился локтем о дерево… По крайней мере, ползти вперед.
К сожалению, эта кладбищенская аллея была сегодня немноголюдна. Проще говоря, тут не было ни души. Толпа скорбящих осталась где-то справа, за деревьями, и попасть сразу в гущу людей было невозможно. Даже если учесть, что теперь я сумел подняться с четверенек и двигаться на своих двоих. Втайне я очень надеялся, что обе парочки не смогут полюбовно договориться насчет меня и немного помашут кулаками. Лично меня устраивало, чтобы не выиграла ни та, ни другая команда. Хотя бы несколько минут. Будь я сейчас менее занят отступлением, я бы даже вернулся на место схватки в качестве рефери. Следить, чтобы они не нарушали правила рукопашного боя. Я весьма рассчитывал, что стрелять друг в друга они, по крайней мере поначалу, не станут. Здесь, на кладбище, и без того достаточно покойников…
Обдумывая эти интересные идеи, я перестал как следует прислушиваться к шуму потасовки на аллее. На месте моего побега между тем стихли крики и звуки ударов тяжелыми предметами по тупым предметам. Спохватился я лишь тогда, когда сзади зашевелились кусты, и на оперативный простор выскочила парочка. Уже другая, с сумками. Их никто не преследовал – значит, моих доброжелателей стало вдвое меньше. Правда, эти оставшиеся вели себя довольно грубо. Они без разговоров схватили меня под руки и выволокли на аллею. Там по-прежнему никого не было, даже тел черной парочки. Где-то далеко-далеко позади разворачивалась на дороге какая-то машина, однако я не обольщался. Со стороны я вновь выглядел упившимся родственником, которого волокут сердобольные друзья. Эти, однако, били не по почкам, а поддых. После первого же удара видеть что-либо я перестал, но слова до меня доходили.
– Что тебе сказал генерал, а? Отвечай, гнида? На кого работаешь? На фискалов?!
Задав свои вопросы, мои новые конвоиры чуть ослабили хватку и вполне гуманно перестали меня бить. До них, кажется, дошло, что в таком состоянии я вряд ли что-нибудь смогу сказать.
Меня поставили на ноги и разогнули, чтобы я стоял прямо. Чувствовал я себя неважно. Кажется, сломано ничего не было, зато ушиблено все, что только можно.
