Гоша Черник тем временем хлопнул еще рюмку, проглотил грибок с тарелки и важно произнес, показывая на бровастого толстяка:
– А вот, Яшка, профессор Трезоров, Валерьян Валерьяныч. Без пяти минут академик. Книжку обо мне написал, в сто страниц. Доказал, что я покруче Чейза и Агаты, вместе взятых.
Я невольно усмехнулся, вспомнив, как Властик Родин называл русским Боккаччо писателя Фердика Изюмова. Ну, до чего мы любим сравнивать наших писателей с зарубежными! И при этом не забываем подчеркнуть, что наши не в пример лучше. В то же время ни одному зарубежному критику наверняка в голову не придет назвать Боккаччо итальянским Изюмовым или сравнивать их Агату с нашенским Гошей. Кишка у них тонка против нашенских Черника с Изюмовым!
Валерьян Валерьяныч сердито поморщился:
– Георгий Константинович! Опять вы за свое Я ведь не без пяти минут академик, а УЖЕ академик…
– Молчи, Валерка, – беззлобно перебил его Гоша. – Твоя академия несерьезная, из новых. Ты вот попробуй вступить в ту, где Лихачев или Сахаров был…
Профессор Трезоров обиженно насупился и с горя налил себе полный фужер, плеснув туда сначала водки, потом коньяка, а напоследок шампанского. Развезет старичка, подумал я машинально, но вслух ничего не сказал. Напиваться или нет, в конце концов, – личное дело каждого. В том числе и профессора.
– Господин Штерн, – раздался неожиданно знакомый голос. – Моя фамилия Саблин. Много о вас наслышан…
Я завертел головой, пытаясь найти говорящего в тесном кружке вокруг писателя Черника. Ага, вот он. Волевое лицо, серьезные глаза, квадратный подбородок… Ба, да это же наш Генеральный прокурор! На самом деле прибыл сюда, не соврал. То-то в Думе сегодня будет криков. Или уже было? Когда там у них кончается вечернее заседание?
Гоша Черник прямо-таки надулся от гордости – как будто Саблина назначил Генеральным прокурором именно он, писатель Г.К.Черник.
– Видишь, друг Яша! – напыжился он. – Сам Генеральный, оказывается, о твоих подвигах наслышан.
– О каких же именно подвигах? – с интересом спросил я, вмиг ощутив себя в шкуре любопытствующего маэстро Кунадзе. Для полного сходства мне надо было сурово поинтересоваться, ВСЕ ли мои подвиги известны Саблину и какие ему больше нравятся? Хотя, конечно, частный детектив тем и отличается от театрального режиссера, что далеко не обо всех его работах известно широкой публике…
Я с усмешкой уставился на Генерального, понимая, что ответить тому нечего и наверняка его наслышан было лишь вежливым словцом для поддержания разговора. Как я успел заметить по теленовостям, наш господин Саблин вообще любил разбрасываться словами. В общем, вел себя по-дурацки.
Саблин усмехнулся мне в ответ, и лицо его тут же перестало быть дубоватой маской государственного чиновника, к которому мы все привыкли.
– Какие подвиги? – переспросил он. – Да взять хотя бы дело о вагоне с «Эротическим романом»! Вы сильно выручили прокуратуру. Я был тогда как раз вторым замом Генерального…
Я почувствовал, что краснею. Это было самым первым моим делом в качестве частного детектива – и притом самым неудачным. Вагон с похищенным тиражом действительно нашел я, зато искал его полтора месяца, чуть сам не погиб, чуть не подставил троих милиционеров, а в результате книга, мною найденная, у распространителей не разошлась и вместо положенного гонорара я получил за работу какие-то жалкие копейки. Одна радость, что без меня прокуратура и вовсе бы не нашла никакого вагона, к мстительной радости газетчиков.
– Нашли что вспомнить, – буркнул я.
– Сами напросились, – любезно отозвался Генеральный, по-прежнему улыбаясь. При личном общении Саблин производил куда более приятное впечатление, чем во время телевизионных встреч с журналистами. Птичка трижды права: затрахали.
Я внимательно поглядел на Генерального. Он – на меня. Как-то незаметно кружок Гоши Черника сместился куда-то правее. Возможно, его увел сам Черник: он всегда любил, когда его друзья и приятели между собой тоже знакомились получше, к обоюдной пользе. Не забывая, естественно, о том, что своей встречей они все-таки обязаны знаменитому беллетристу Г.Ч. Я мельком подумал, что хитрый Гоша и пригласил меня сегодня на презентацию именно с такой целью. Писателем Черник всегда был средненьким, зато он был настоящим гением общения. Противиться его натиску не мог почти никто, и он таким вот образом умел все устраивать. Пожелай вдруг Гоша познакомить меня поближе не с Саблиным, а, допустим, с кинозвездой Белоусовой – он бы и для этого создал все условия.
– Я в самом деле о вас наслышан, Яков Семенович, – проговорил Саблин. – В МУРе по-прежнему жалеют, что вы их покинули.
– Каждому – свое, – ответил я. – Кому-то надо заниматься и частным сыском… – О том, ЧЕМ я в эти дни занимаюсь, я предпочел не думать. В этом смысле в МУРе было, конечно, проще. Ночью взламывать сейфы работникам МУРа не приходилось… Ладно, оборвал я сам себя. Не будем о грустном.
Симфонический оркестр за нашими спинами заиграл нечто странное и сугубо неклассическое. Очевидно, музыканты вместе с бородатым дирижером вполне разогрелись и тоже дошли до нужной кондиции. Краем глаза я заметил, что Черник пригласил на танец златовласку Белоусову, а недоакадемик Валерьян Валерьяныч стал протискиваться к новой порции коньяка с шампанским.
– Вы смелый человек, господин прокурор, – задумчиво сказал я. – Но Иринархова вы упекли напрасно. Он все равно выйдет на свободу, а вы останетесь, извините, в дураках.
Саблин посерьезнел.
– Не будет такого, – строго ответил он. – Иринархов преступник и будет сидеть в тюрьме. Его компания – сплошное надувательство. Обман народа. Жульничество в особо крупных размерах.
– Понимаю, – кивнул я. – Но ведь предъявили вы ему не жульничество, а несчастную лимонку, которую без запала и оружием-то считать трудно… И он обязательно выйдет. И будет депутатом. А потом – спикером…
– Никогда, – проговорил Генеральный, упрямо выпятив свой подбородок. – Я пока что еще прокурор. Только через мой труп.
Я огляделся. Несколько крепких тренированных парней с короткой стрижкой стояли совсем неподалеку от нас. Генерального охраняли. Хотелось бы надеяться, что парни из прокурорской охраны знают свое дело.
– Вы очень смелый человек, – мягко сказал я. – Но вы совершаете большую ошибку. Вы уже сделали из Иринархова мученика. Теперь вы готовы рисковать жизнью, чтобы удержать его в тюрьме…
– Я ничем не рискую, – все сильнее хмурясь, перебил меня Генеральный. В его голосе послышалось ожесточение. Кажется, он жалел уже, что вообще затеял со мной надоевший разговор.
– И все же, – еще более мягко произнес я. – Генеральной прокуратуре, на мой взгляд, следует сменить тактику. Прежде чем арестовывать Иринархова, следовало бы собрать против него компромат посерьезнее. Если суд его оправдает, прокуратура окажется в глубокой… гм-гм… в глубоком провале.
– Какой еще суд?! – с неожиданным отчаянием воскликнул Саблин едва ли не на весь зал. Я заметил, что и танцоры, и те, кто подъедал остатки фуршета, стали на нас оглядываться. Только будущий академик Трезоров, прислонившись к колонне, задумчиво изучал содержимое своего бокала. Судя по цвету, он влил туда, кроме коньяка с шампанским, еще фирменной рябиновой настойки.
