Возле самой запертой двери сгрудились несколько наиболее нетерпеливых будущих гробокопателей: человек пять бомжей взяли в кружок шестого, которому – ввиду сильного кайфа – работа сегодня в «Норде» точно не грозила. Впрочем, он, как я понял, пришел сюда, просто чтобы поделиться потрясающими воспоминаниями о своем вчерашнем дне. Чтобы стать поближе к двери, мне пришлось тихо внедриться в самый бомжатник, а значит, выслушивать нетрезвый мемуар. Мемуар, впрочем, был на редкость занимательным. Оказалось, что данный гражданин не просох к сегодняшнему утру по уважительной и на редкость приятной причине. Ибо вчера вечером им был получен сказочный подарок в виде четырех бутылок красненького, килограмма вареной колбасы и белого батона. К батону и колбасе товарищи мемуариста отнеслись сдержанно, а вот упоминание о красненьком вызвало всплеск эмоций. Со всех сторон посыпались обвинения в нетоварищеском поведении и в невыполнении святой обязанности мемуариста принести хотя бы один пузырь на круг – с целью употребить в компании после трудовой вахты. Герой дня радостно-виновато оправдывался, намекая на то, что честно заначил было для друзей одну поллитру, но, пока утром добирался к братве из своего засранного Щелкова, душа очень загорелась. И непреодолимое желание было сильнее уз товарищества…
Услышав про Щелково, я насторожился.
– Эй, друг, – спросил я из толпы, – а где это у вас бесплатно выпить-закусить дают? Очень желаю съездить…
В толпе вокруг снисходительно заржали, а пьяненький именинник, подняв палец, ответил важно:
– Опоздал, землячок.
И затем, сплюнув на землю, добавил торжественно и печально:
– Такая лафа только раз в жизни бывает.
Мне тут же популярно объяснили, что вчера в Щелковском районе выбирали в депутаты нашего Авдеича и всем, кто по-честному обещал за него голосовать, хорошие люди без всяких расписок раздавали с грузовиков красненькое и закуски кто сколько в руках унесет. Судя по всему, хорошие люди действовали с размахом.
– Правда, что ли, просто так давали? – сделав недоверчивую гримасу, поинтересовался я у именинника. – А вдруг бы ты, к примеру скажем, выпить взял, а Авдеича вычеркнул… Кто бы тебя проверил?
– Да что же я, падла какая? – искренне обиделся мемуарист. – Мне люди добро делают, а им что? Дулю? Дерьма-пирога? Да если хочешь знать, я бы за Авдеича даром, всего за одну поллитру проголосовал бы! Наш он мужик, ясно? В тюряге сидит за народное счастье. Как Ленин, понял?
Бомжи вокруг стали неодобрительно коситься на меня, а один из них, воинственного вида, в замызганной солдатской шинели без погон и в лыжных ботинках, высказался про меня в том духе, что раз я Авдеича не уважаю, то сам я и есть падла, сволочи кусок, и мне надо немедленно надавать по тыкве. В предчувствии большой драки я уже подтянул штаны, принял удобную стойку и приготовился занять круговую оборону. Однако в эту минуту щелкнул замок двери «Норда» и выглянул подрядчик, из-за чего мое хамство было мгновенно забыто. Нарядчиком, как я и предполагал, оказался мой знакомец Алехин. Одет Мишка был в шикарную кожаную куртку, черные же лаковые полусапожки, а на голове нес блестящий картуз с высокой тульей. В толпе оборванных доходяг Алехин был похож на эсэсовца из старого кинофильма – лагерного надзирателя, решающего, кто из заключенных еще способен арбайтен, а кого уже надлежит шиссен. По крайней мере, и одежда, и брезгливое выражение лица вполне соответствовали этой картинке. Оглядев толпу опытным взглядом торговца живым товаром, он даже не стал вынимать свои трубочки для проверки на алкоголь, а на глазок выбраковал самых похмельных и трясущихся алконавтов. Из остальных он нашел рабсилу поприличнее и стал лениво тыкать пальцами в счастливцев:
– Ты пойдешь… ты… вот ты… нет, я не тебе, морда… еще ты…
– Меня возьми, начальник! – крикнул я, протискиваясь как можно ближе к эсэсовцу Мишке.
Алехин глянул в мою сторону, сначала не узнал, нахмурился, потом узнал, с трудом удержался от улыбки и наконец сказал сурово, ткнув пальцем в меня:
– Хрен с тобой. И ты тоже.
Оставшиеся за бортом загалдели, что, дескать, я пришел позже других, но Алехин так свирепо глянул на них, что они, ругаясь под нос, стали расходиться. Десяток избранников Мишка отконвоировал на второй этаж оформлять договора, а меня в суматохе впихнул в свой кабинетик.
После чего захлопнул дверь и сказал мне, довольно усмехаясь:
– Привет частному сыску!
– Привет похоронному бизнесу! – в тон Мишке ответил я, делая подобие реверанса.
– Опять вышел на тропу войны? – полюбопытствовал Алехин, обозревая мои лохмотья. Причина моих частых превращений была Мишке давно известна.
Тем не менее я сказал:
– Что ты, родной! Пьесу «На дне» репетирую. Вживаюсь, можно сказать, в образ.
– Так-так, – подмигнул Мишка – А у меня какая будет роль в этой пьесе? Давай-давай, колись.
Я критически осмотрел одежду Алехина и ответил:
– На сцену в таком виде выпускать тебя, конечно, нельзя. Нет в этой пьесе роли эсэсовца. Придется тебе, дружок, за сценой изображать раскаты грома.
– Яволь, – щелкнул каблуками Мишка. – Я готов. Так что мне надо сделать, Яков Семеныч?
В двух словах я изложил кожаному Алехину свою просьбу. Мишка тут же порылся в пачке сегодняшних нарядов, пересмотрел все и сказал, что МОЕГО, наверное, успела перехватить «Вечная память». Однако и у «Норда» на сегодня есть заказец на ближайшем к МОЕМУ участке Солнцевского кладбища. Обслуживание по полной программе. Плюс установка мраморного монумента из материала заказчика. Вся работа займет часа четыре.
– Отлично, – кивнул я. – Запиши меня в эту бригаду. Буду яму копать и даже денег за это с тебя не возьму.
– Яш, а Яш, – осторожно осведомился Алехин. – Чегой-то серьезное намечается?
– Да не хотелось бы, – задумчиво проговорил я. Вдаваться в подробности не имело смысла, к тому же и Мишка, уважая мою работу, с особенными расспросами никогда и не встревал. – Однако мне там надо обязательно быть. И так, чтобы меня никто не узнал.
– Понял, – сказал Алехин. – Рискуешь?
– Есть немного, – согласился я. О моей дружбе с покойным, я думаю, кое-кому было известно, наверняка на похоронах меня ждали. Однако не пойти я не мог. Просто по-человечески. Ко всему тому мне было и любопытно, КТО может прийти туда по мою душу. Такое вот частно-сыскное любопытство с похоронным отливом. Коктейль из чувства долга и куража. Та еще дьявольская смесь, доложу я вам.
– Только с этими не заводись, – проговорил Мишка, – с напарничками своими по бригаде. Я-то знаю эту публику, за рюмку водки живого человека в гроб положат и скажут, что так и было… И зря ты меня эсэсовцем обзываешь, – продолжил он грустно. – Мы сперва, как только бомжей этих в землекопы начали вербовать, хотели с ними по-людски. На пьянство глаза закрывали, на качество работы. Платим-то мы им сдельно, заработал – сразу получи. И отовариться можно сразу в «Норде», на тридцать процентов дешевле, чем в городе; только для своих.
