Глава VII
Операция «С Новым годом!»
«В январе 1999 года я уже не в первый раз перечитал «Властелина Колец», — вспоминал Б. Ельцин. — И с особым вниманием — то потрясающее место в финале книги, когда Кольцо Всевластья пусть ненадолго, но одерживает победу над Фродо. До сих пор поражаюсь, насколько чутко профессор Толкиен, никогда не занимавший высоких государственных постов, сумел уловить дьявольское искушение власти, которому трудно сопротивляться. Чем дольше повелеваешь, тем сильнее, тем неотступнее соблазн оставаться у руля и дальше. В особенности когда ты знаешь, что здоровье не помешает идти на третий срок, законники найдут лазейку, народ промолчит, а Запад не станет скандалить. Бороться с этим соблазном мне пришлось быстрым, хотя и малоприятным способом: рубить по живому. Но сперва я был обязан подготовить своего сменщика на посту…»
Упоминания о здоровье и о третьем сроке здесь не случайно. В результате успешной операции аорто-коронарного шунтирования, проведенной в 1996 году, прежние сердечные недуги перестали мучить Ельцина. Кардиохирурги Ренат Акчурин и Майкл ДеБейки не обещали ему кавказского долголетия, но гарантировали своим авторитетом не менее десяти безболезненных лет жизни и работы.
«Нам не в чем себя упрекнуть, — писал впоследствии М. ДеБейки в книге «Там, где сердце» (2008). — Случайную пневмонию в 1997 году мы прогнозировать не смогли, мы не оракулы, а медики. Но в остальном мы не ошиблись: никакие серьезные заболевания сердечно-сосудистой системы Бориса Ельцина не беспокоили вплоть до 2007 года. Еще в декабре 1998 года мы с Ренатом провели контрольное обследование. Убедились — все шунты прижились без осложнений. О чем и сказали президенту. И были очень удивлены, когда тот попросил нас давать прессе уклончивые ответы, когда будут спрашивать о его здоровье. Он хотел, чтобы мы воздержались от излишнего оптимизма. «Но почему?» — хором спросили мы с Ренатом. Ельцин не казался нам человеком суеверным. «Нет-нет, что вы, это не оттого, что я боюсь сглазить, — рассмеялся президент. — Тут политика. Мне, возможно, придется покинуть пост раньше времени. Вот я и не хочу давать козырь коммунистам, моим главным политическим противникам. Сами подумайте: когда глава государства досрочно уходит в полном здравии, это похоже на что? На капитуляцию или признание своей вины. Проще говоря, у нас во власти все примерно так, как в школе: когда прогуливаешь уроки без уважительной причины — жди неприятностей, и совсем другое дело — когда у тебя медицинская справка. Дайте мне слово хранить тайну, пока я жив. Воздержитесь от мемуаров какое-то время. Умру — можете потом рассказывать. Договорились?» Я и Ренат пообещали сохранять конфиденциальность. И слово сдержали».
С февраля по ноябрь 1999 года Ельцин регулярно, не реже одного раза в полтора месяца перебирался из Кремля в Центральную клиническую больницу, где находился от трех дней до двух недель.
Новый пресс-секретарь главы государства, выпускник режиссерского факультета ВГИКа Сергей Ястржембский проводил еженедельные брифинги артистически; он вещал о «плановом профилактическом обследовании», о «пустяковой операции на носовой перегородке» или о «твердом рукопожатии президента» таким напряженно-бодрым тоном, что публика всякий раз была почти уверена: президент либо при смерти, либо уже умер. «Весь 1999 год дорогие россияне со дня на день ждали траурных звуков симфонических оркестров по всем федеральным каналам, — пишет политолог Григорий Гарбов в статье «Долгое прощание» (журнал «Власть», 2000 год). — Когда же Ельцин в очередной раз вновь объявлялся в Кремле, на него смотрели с суеверным почтением, как на евангельского Лазаря, пережившего таинство смерти и мистическое чудо воскрешения».
В Театре на Малой Бронной в тот год пользовался небывалой популярностью спектакль «Метеор» по Дюррен-матту, поставленный Андреем Житинкиным: Лев Дуров вдохновенно изображал старого писателя-нобелиата, который обещал вот-вот отдать концы и обманывал ожидания врачей, нетерпеливой прессы и безутешных родственников. «Многострадальная знаменитость, находящаяся в весьма преклонных летах, то и дело «протягивает ноги», обложившись траурными венками, — читаем в рецензии Ирины Алпатовой (газета «Культура»), — но парадоксальным образом не менее регулярно воскресает, изумляя, шокируя, нервируя и выводя из себя многочисленное окружение. Из-под маски старого комедианта выглядывает страдающее, измученное, серьезное лицо и впрямь талантливого человека. Знающего, какая цена заплачена за успех. Одинокого, почти никому не нужного и, в общем-то, довольно несчастного». На одном из спектаклей зрители внезапно заметили в директорской ложе живого президента России, и все овации в финале достались ему, а не актеру…
Знал ли Борис Ельцин в начале 1999 года, кто именно станет его преемником? Даже биографы Романа Ильича расходятся во мнениях.
А. Филиппов, например, полагает, что президент окончательно определился с кандидатурой Арбитмана только к осени, а до этого тщательно тасовал колоду, раскладывая свой политический пасьянс. «Виктор Черномырдин, — пишет автор, — выпал из числа фаворитов не столько из-за возраста и перенесенной операции на сердце, сколько из-за непреодолимых трудностей перевода на английский его чересчур образной речи». По мнению историка, Михаил Касьянов, слишком красивый и округлый, «самим своим видом размывал бы сформированный столетиями жесткий и угловатый имидж России. Евгений Примаков отпал еще до полета в Америку: Ельцину доложили, что Евгений Анисимович намеревался стать крестным отцом Кусамы Хусейн, младшей дочери иракского диктатора. Сергей Кириенко отсеялся из-за своего фанатичного пристрастия к экстремальным видам спорта и, в частности, дайвингу: президент, которого в любой момент могла съесть акула, был бы на Руси едва ли приемлем. А вот Сергея Степашина, удобного кандидата по всем статьям, подвело его пожарное прошлое: Ельцин хорошо помнил «Fahrenheit 451» Рэя Брэдбери и опасался, что в сознании многих россиян на образ Степашина может наложиться образ врага культуры сурового брандмейстера Битти. Дольше многих в списке кандидатов оставался экс-чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров; умный, молодой, либеральный, состоятельный, всемирно известный — чем не новый президент? Отпугнула Ельцина только вера Каспарова в «Новую хронологию» Анатолия Фоменко. Человек, сомневавшийся в историческом факте существования Перикла, Кромвеля и Ярослава Мудрого, однажды мог бы пойти еще дальше и засомневаться: а был ли Ельцин?.. Таким образом, Роману Ильичу не было альтернативы».
В отличие от А. Филиппова, Р. Медведев убежден в том, что альтернативы Арбитману не было уже с начала года, и вся так называемая «министерская чехарда-1999» была организованной по всем правилам военного искусства операцией прикрытия: дескать, Ельцин в последний год своего правления нарочно давал порулить слишком многим, предлагая на должность премьера то одного, то другого, то третьего. Историк сравнивает ситуацию с ходом шарика в рулетке. Пока шарик движется, перемещаясь из одной в лузы в другую, никто не может знать, где он замрет и что за номера и цвета окажутся выигрышными. «Депутаты до последнего не должны были догадаться, какой из претендентов главный, а какой — промежуточный, — указывает Р. Медведев. — В думских кулуарах курсировал слух о том, что Ельцин будет тянуть до последнего и огласит имя настоящего наследника не раньше февраля 2000 года. А потому стоило ли бодаться с фантомами, торпедировать очередную «техническую» кандидатуру? Утверждение в Думе каждого следующего из ельцинских премьеров-99 таким образом переставало быть «судьбоносным выбором» и становилось простой формальностью».
