Книга Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни, страница 53. Автор книги Наталья Андреева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни»

Cтраница 53

– Не о ней сейчас, Гена, – мягко напомнил Ехин.

– Есть! Так вот: сначала мальчика вообще признали дауном, потом та же медицина сделала вывод, что ребенок никогда не будет ни ходить, ни даже сидеть. Диагноз ДЦП, то есть детский церебральный паралич. В него влили в детстве такое количество лекарств, что не приходится удивляться, что Шацкий стал не от мира сего. Он же столько раз был одной ногой в могиле! Я так и не запомнил всего, что рассказывала его мамаша, от этих медицинских терминов просто голова кругом идет! Понял только, что Стасик далеко не сразу, но всетаки постепенно начал коекак передвигаться. Вопреки прогнозам врачей. Потом, конечно, проявились и другие болезни, и началось! Опять анализы, больницы, санатории. Я же говорю, что у него не жизнь, а сплошная история болезни! В школу ему врачи долгое время не разрешали ходить, Стас получал знания по программе индивидуального домашнего обучения. Учителя на дом то ходили, то не ходили. Сам Стас каждый день таскался в библиотеку, которая находилась в его же доме на первом этаже, и читал все без разбору, пока один жалостливый человек не подарил ребенку краски. Вот тогда Стасик словно проснулся, как говорит его мать, и даже болеть стал гораздо реже. Словно в этом чахлом теле включились какието неведомые ресурсы. Он вылез из постели, твердо встал на ноги, а потом вполне самостоятельно добрался до ближайшей к дому изостудии. Там к больному ребенку отнеслись с пониманием, взяли его на курс почти в середине года и даже подарили все, что необходимо начинающему художнику. Ну, там масляные краски, кисти, мольберт…

– Наверное, сразу признали большой талант?

– Как раз нет, просто пожалели мальчика. Я заглянул в эту изостудию, она до сих пор существует, правда, уже на коммерческой основе. Ею руководит пожилой художник, который Шацкого хорошо помнит.

– Хвалит?

– Ругает. Говорит, что вместо благодарности парнишка комуто из педагогов заявил, что все у них в школе бездарная мазня, а он, Стас, гений и сам всех может поучить, как писать картины, только все равно его откровения местной публике как мертвому припарки. Дедок до сих пор брызжет слюной и жалеет, что когдато пригрел змееныша. Так и отзывается о Шацком: змееныш.

– Что, профессиональная зависть?

– Ну, старый художник говорит, что если уж быть объективным и отбросить прочь старые обиды, то в Шацком действительно чтото есть. Но какаято поразительная небрежность во всем, а, главное, снисходительность портит впечатление. Сами судите: дают всем одинаковое задание, один ученик, старательный и прилежный, часами корпит, чтобы изобразить глиняный горшок, день упирается, другой, третий… А тут приходит страшенный, постоянно сморкающийся в грязную тряпку пацан, ставит рядом мольберт и за какойто час несколькими мазками схватывает одному ему понятную суть этого горшка и тут же бросает недоделанную работу. Старичок жалуется, что много раз уговаривал Стаса закончить хоть один рисунок, сделать работу целиком, и тогда он бы мог отдать картину на выставку.

– А Шацкий?

– Говорил, что дальше ему не интересно. Старичок так обозвал картины Шацкого: «Живопись, целиком посвященная процессу гниения». Оказывается, на всех картинах непременно присутствует или ржавчина, или плесень, потому что он словно все время следит за тем, как болеют и умирают люди и вещи. Например, по словам старого художника, в том же одинаковом для всех горшке он обязательно возьмет и нарисует трещину, и потом не докажешь ему, что ничего подобного на образце нет. Шацкий в этом случае упирался рогом: «Да горшок и создан для того, чтобы в нем появилась трещина!» Потом, конечно, когда совсем прижало, Стас начал писать картины для уличных вернисажей. И писал то же, что и все, например, сирень с лошадями, торговала ими Шацкая.

– Успешно?

– Ну, там публика не та! Народу что нравится? Поярче, посочнее, побольше. А если эта сирень в стакане наполовину осыпавшаяся, да к тому же отдельные цветки валяются на полу, хоть за веник тут же берись, кому она нужна? Шацкий в своих картинах словно над всеми издевается, во всем видит самое неприглядное и именно это рисует. Так мне, по крайней мере, пытался объяснить старый художник. Признаться, я мало что понял. Возможно, все это изза болезни. Ведь если у человека чтонибудь постоянно болит, то он все воспринимает через эту боль. И что получается? Талант талантом, но людито хотят радоваться жизни! А им все время талдычат о смерти. Короче, живопись Шацкого напрягает, поэтому на нее нет спроса.

– Понятно. Но насто Шацкий как художник мало интересует. Что он за человек? И где он был вечером, когда убили Панкова?

– Так вот. В армию Шацкого, естественно, не взяли, в художественное училище он тоже не поступил, стал коекак кормиться своей живописью. И естественно, попал в богемную тусовку. Я забрел в один полуподвал под названием мастерская, так там – мама родная! С трудом нашел одного здравомыслящего человека, остальные были под кайфом. И этот тип в бумажном костюме, раскрашенном под смокинг, рассказал мне про пристрастие Шацкого к лицам мужского пола. Кстати, по словам этого мужика, Шацкий никогда не кололся и алкоголь почти не употребляет: у него и без того проблемы со здоровьем. Говорит, что обезболивающего накушался в детстве, а теперь якобы душа не принимает. И что он пьян одной только мыслью о собственной гениальности. Смейтесь, смейтесь, мне тоже было смешно! СПИДа Шацкий тоже не боится, ему одной болезнью больше, одной меньше – все едино. Шацкому уже столько раз обещали, что он скоро помрет, что он вроде на самом деле уже помер. Болтается среди своих собратьев, как будто оправдывая поговорку «зараза к заразе не пристает». Года полтора назад на один из уличных вернисажей забрела Австрийская и увидела картины Шацкого. Возможно, почувствовала родственную душу, потому что одним махом все купила и перевезла Шацкого к себе в дом. Выделила ему комнату под мастерскую и даже пыталась устраивать выставки его картин. Но слава к Шацкому так и не пришла, да ему, похоже, наплевать на это, он редко вылезает из дома, только к своему любовнику. Раньше таковых было много, но последний год остался только один, тоже художник, но совсем еще молодой, какойто Глен.

– Кто?

– То ли имя, то ли кличка, черт их разберет! Я этого Глена пока не нашел, неуловимая личность, шатается по чердакам да подвалам. Но будем искать.

– Кстати, Шацкий – единственный, кто признался, что его не было дома в момент убийства Панкова. Зачем? Врал бы, как все.

– Да, Олег Максимович, у матери его тем вечером не было. Пришел сынок, как она утверждает, поздно ночью, даже напугал ее, когда ключом в замочной скважине стал шарить. Короче, нет у него никакого алиби.

– А мотив? Зачем ему убивать Панкова, они же не соперники в любви? – вмешался Амелин.

– Австрийская для Шацкого все равно что богиня. Святая! Как же! Оценила, пригрела, общается с ним, как с человеком. Стас наверняка сразу понял, кто такой Панков и что ему нужно от Анны. Чем ей грозит повторное появление в жизни этого человека. Думаю, Шацкий в курсе истории, случившейся с Австрийской десять лет назад. Дураком его никак не назовешь, у него вообще, как говорят, сумасшедшая интуиция. Кстати, Стас всерьез утверждает, что он гений.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация