– Я говорю, предки мои здесь жили, в деревенькето. Тут раньше деревенька была. А потом колхоз развалился, все отсюда разъехались. Участки раскупили. Дач вот понастроили. Домато деревенские снесли и построили себе хоромы. Ууу! Буржуи! – Он погрозил кулаком в сторону соседей справа.
– Пьешь?
– Нини. Ну, маленько. Как все, значит, не без этого. А кто не пьет?
– Встаешь рано?
– Как когда.
– Сегодня, например, когда встал?
– Так по поводу убитой дамочки меня, значит, уже допрашивали.
– А ты мне повтори. Ну, еще по одной закурим?
– Закурить можно. Только я этого, того… много не видел.
– Выстрелто слышал?
– Как не слыхать! Только мы к этому делу привычные. Здесь, дорогой ты мой товарищ, каждый выходной палят. У кого только этих ружей сейчас нет? Как выходной, значит, так опять: бабах, бабах, бабах.
– Зачем же они стреляют?
– Так ведь куплена вещь, использоваться должна. Они ж не виноваты, что к им никто не лезет!
– Но сегоднято не выходной день.
– Вот и я подумал, если бы именины али другой какой праздник, так палили бы к вечеру.
– И пошел проверить?
– Ну, пока глаза продрал спросоньято, пока, значит, умылся, оделся, не бежать же сломя голову…
– Пока опохмелился.
– Не без этого. Я на утро завсегда оставляю. На участокто я, конечно, заходить не стал.
– Почему?
– Не вхож, – коротко ответил мужичонка. – Прислушался: вроде все тихо, больше не палят. Ну и решил не соваться не в свое дело. Буржуито не шибко любят, когда им в рот заглядывают. Ну, я, значит, и пошел к себе. А от дома черный «мерс» отъезжает.
– Точно «мерс»?
– А то я не разбираюсь!
– За рулем кто был?
– Дамочка. Ничего себе такая, раньше ее здесь не видел. Хотя шикарные дамочки иногда приезжают! Особенно к тому буржую, что обитает в особняке с башенками. Ох, и дамочки приезжают! Но эта нет, эта, значит, другая.
– Понятно. Описать можешь?
– Тачку? А чего ее описывать? «Мерс» как «мерс». «Пятисотый».
– Дамочку.
– Вроде рыженькая, симпатичная.
– По фотографии сможешь ее опознать?
– Да, может, и не она убила?
– А кто?
– Да мало ли здесь народу шатается! Полезли, значит, в дом, а там хозяйка, ну и пальнули разок. Делото житейское.
– И часто у вас тут такие житейские дела происходят? – не удержался Амелин.
– В домато лезут? Бывает. На то меня здесь и прикармливают. За сторожа, значит. Ну, за всем, понятно, не уследишь. Всяко бывает.
– Кого еще видел?
– Да никого не видел.
– А если подумать?
– Нет, не припоминаю.
– Сколько он тебе дал? Или просто запугал?
– Да кого мне бояться, – отвел глаза сторож.
– А не тряхануть ли тебя как следует, гражданин Федин Егор? Без прописки небось в поселкето обитаешь?
– У меня все законно. И паспорт имеется, и штампик в нем налицо. И с чего это я буду на человека наговаривать? Если дамочку видел, так отпираться не стану. И по фотографии опознать смогу. А больше никого не было.
Амелин засомневался: а вдруг не врет? Спросилто он так, на всякий случай. А вдруг повезет? Хватит и того, что Федин без проблем опознает Австрийскую. Амелин встал со стула и спросил у сторожа:
– А что, еще ктонибудь в поселке остался?
– А как же. Журналист книгу пишет. Про мафию. Борец за идею.
– Откуда знаешь, что про мафию?
– А он как напьется, значит, так красный флаг на крышу вывешивает и гимн врубает. Ну и палит, само собой.
– Где он обитает, этот борец за идею?
– А пойдете назад по улице, до самого конца, и упретесь в трехэтажный кирпичный особнячок. На первом этаже гараж, сзади банька. Все чин по чину.
– Похоже, не бедствует борец за идею?
– Нини, им нельзя! Правду писать может только человек, независимый от власти денег, – со знанием дела сказал Федин.
– С ним, что ли, пьешь?
– Бывает. Он прислушивается к мнению народных масс. Ему для книги это полезно.
– И как ты насчет мафии?
– А мне все едино, что бузина, что рябина. Бедным не все ли равно, какая рука отбирает – правая или левая? Это они, значит, пускай между собой канаются, как отобранное делить, а я со стороны погляжу. Взять с меня не возьмут, потому как нечего, дать тоже не дадут, потому как самим мало.
– Философ. Не только с журналистом небось пьешь?
– Да всем, дорогой ты мой товарищ, компания нужна. Но про дамочку, которую убили, сразу скажу: не вхож был. Не пили они. Оно понятно: евреи. Не русские то есть.
– Почему евреи? – удивился Амелин.
– Так ведь в Израиль собрались! На исторррическую родину. А ято, дурак, все гадал: почему не пьют? Не порусски это.
Выйдя из калитки, Амелин посмотрел на часы и решил наведаться и к журналисту. Еще не поздно. Как там сказал Егор Федин? Вдоль по улице, пока не упрешься?
Уперся он вскоре в глухой забор и долго возился с хитрым замком в калитке. Проникнув на огороженную территорию, первым делом отметил полноприводную машину «Субару», о которой давно уже тайно вздыхал сам, но без всякой надежды на взаимность.
И тут навстречу Амелину выскочил огромный черный дог, капитану пришлось ретироваться обратно за калитку.
– Алекс, фу! – Появившийся на участке хозяин подошел к калитке, придержал за ошейник дога и гостеприимно сказал: – Заходите, заходите!
– А этот? – робко протиснувшийся на участок Амелин покосился на рычащую собаку.
– Не тронет, если руками махать не будете. Вы тоже из полиции?
– Что, заметно?
– Ну уж, конечно, не из налоговой инспекции. Тут с обеда суета. Все, как говорится, под Богом ходим… Ну, заходите, помянем.
– Что, хорошо знали покойную? – Вслед за хозяином Амелин прошел в красивую беседку, сделанную, видимо, по особому заказу.
– Да как сказать… Здоровались, конечно. Да, добрее надо быть к людям, добрее…
– Это вы к чему? Кстати, Амелин Евгений Георгиевич. Капитан полиции, сотрудник органов внутренних дел.
– Сокольников Михаил Валерьевич, журналист. – Они обменялись рукопожатием, ладонь у работника умственного труда была твердой, в мозолях, да и земелька на участке оказалась ухоженной.
– Работаете здесь?
