— Вот так они говорят всегда! — обратилась ко мне толстуха тоном человека, который успел настрадаться от недоверия стражей порядка. — А я, между прочим, видела его так же ясно, как сейчас вас, и на нем ничего не было!
Женщина-констебль решительно сказала:
— Миссис Парриш, по-моему, вы ошибаетесь, вы приходите сюда уже в третий раз за неделю! Мы здесь, видите ли, очень заняты! Я переговорю с социальным работником.
— Вот видите, с кем нам приходится иметь дело? — хрипло прошептал мне сержант. — Она через день является сюда и жалуется на соседа. А все от одиночества!
Возможно, это меня и доконало: мысль о том, что меня ставят на одну доску с психопаткой, которая видит в каждом окне голых мужчин. Кроме того, в душе зародилось подозрение, что сержант прав насчет Алби.
Я почувствовала себя полной дурой, но попыталась сохранить хотя бы остатки гордости:
— Послушайте, я знаю только то, что он мне рассказал, и пришла сообщить об этом. Похищение — тяжкое преступление, ведь так? Ваш долг — все проверить! Во всяком случае, я веду себя как законопослушная гражданка и хочу, чтобы вы записали в журнал все, что я сообщила вам!
Кое-что о полицейских участках известно и мне. Дежурные обязаны записывать в особый журнал сведения обо всех происшествиях, о которых им сообщили.
Добродушная улыбка тут же исчезла с лица сержанта.
— Если бы вы знали, сколько нам приходится заниматься бумажной волокитой, вы бы не просили меня напрасно тратить драгоценное время и записывать бред Алкаша Алби!
Но я не уходила, и сержант вздохнул:
— Хорошо. Сделаю из себя посмешище. А вас как зовут?
Я сказала, как меня зовут, и продиктовала свой адрес.
— Вы хотя бы предположите, что такое могло случиться! — взмолилась я.
— Непременно, мадам! — насмешливо ответил он. — Обзвоню все газеты и передам, чтобы не занимали первую полосу… и так далее.
Я уже ушла, а толстуха все жаловалась на то, что к ней пристают эксгибиционисты. Второй регулярно досаждал ей на автобусной остановке…
Выйдя из участка, я испытывала злость, досаду, смущение — и теперь уже решимость довести дело до конца. Мне по-прежнему казалось, что Алби рассказал правду, и больше всего на свете хотелось доказать, что именно так все и было. Стыдно признаться, но порыв стереть с лица сержанта самодовольную ухмылочку оказался в тот миг гораздо более мощным стимулом для моего расследования, чем желание спасти невинную жертву похищения. О ней я тогда почти забыла. Не совсем забыла, но не она занимала мои мысли. Надеюсь, вы меня понимаете.
Подойдя к дому, я немного остыла и вспомнила, что кое-кому грозит серьезная опасность, и только я оказалась неравнодушной и испытываю потребность помочь этому кому-то. Пусть я и считаю себя свободной от всяких обязательств, это не значит, что у меня нет совести. Надо непременно разыскать Алби и заставить его повторить его рассказ. Может быть, его затуманенная голова выдаст еще какие-нибудь подробности. Чем больше времени пройдет после похищения, тем вероятнее, что он все забудет.
Надо же попытаться как-то помочь похищенной девушке. Но сейчас я понятия не имею, как разыскать очевидца, тем более непонятно, как освободить жертву. Ничего, будем разбираться с проблемами по мере их поступления.
Вечерело, ветер утих. Погода наладилась. Может быть, завтра будет уже не так хорошо. Мне хотелось бы бродить по улицам в хорошую погоду. Я вошла в квартиру. Лучшие детективы начинают расследование с чашки чаю.
Глава 3
В тот вечер Ганеш явился к половине девятого и забарабанил в мою дверь условным стуком.
— Хари все волновался, не украли ли деньги из кассы, и пересчитывал их целую вечность. Наконец-то все закончилось — до завтра. — Он ссутулился на синем репсовом диване и вытянул ноги в направлении к мерцающему экрану маленького телевизора. Вид у него был усталый.
Хари открывал магазин рано утром из-за газет, но закрывался ровно в восемь, обычно минута в минуту. Конечно, не закрывая магазин допоздна, можно заработать лившие деньги, зато возрастает риск неприятностей со стороны малолеток, которые сбиваются в шайки и бродят по кварталу, высматривая, что плохо лежит. Позже опасность исходит от хамоватых завсегдатаев пивных, которые нехотя расходятся по домам после закрытия. Для таких владельцы мелких магазинчиков — естественная добыча. Хари предпочитал не рисковать.
Либо из-за старости, либо оттого, что мы находились под землей, телевизор принимал плохо, изображение двоилось. Где-то на уровне локтя диктора колыхался его призрачный двойник. Ганеш как будто ничего не замечал. Может быть, просто смотрел на движущиеся фигуры, но ничего не видел.
— Хари меня допек, — сказал он. — Боюсь в скором времени совсем от него спятить. Сегодня заставил меня пересчитывать упаковки с мятными пастилками. Нет, я не хочу сказать, будто мятные пастилки не воруют. Шпана тащит все просто из принципа. Для половины из них это просто игра. Но таскать мешки с картошкой и то было легче!
Если Ганеш пришел к такому заключению, значит, он действительно на пределе.
— Картошку хотя бы никто не ворует…
Я рассказала ему, что побывала в полиции; видимо, но моему тону он догадался, какой я там имела успех.
Ганеш буркнул:
— А что я тебе говорил?
Его слова не утешили, а, наоборот, разозлили меня.
— Опускать руки я не собираюсь! Завтра же пойду искать Алби. Ведь где-то же он есть!
Ганеш встрепенулся:
— Фран, нельзя же заглядывать во все подъезды и расспрашивать алкашей и психов!
Я возразила: не все, кто спит на улице, сумасшедшие и маньяки. Было время — тогда мне пришлось особенно туго, — я сама ночевала под открытым небом.
Мне еще повезло, потому что спать на улице мне пришлось всего одну ночь. Тогда я была совсем юная; случилось это вскоре после того, как бабушку Варади забрали в дом престарелых. После папиной смерти она оставалась моей единственной родственницей; у нее я и жила. Но квартира, в которой мы жили, сдавалась на ее, а не на мое имя, и хозяин тут же выставил меня. Пришлось идти на улицу, со своими пожитками в рюкзаке. Думаю, на мою судьбу домовладельцу было наплевать.
Тогда стояло лето, и я думала — будучи невинной или глупой, это уж как хотите, — что спать на улице, возможно, не так плохо, если пойти в ближайший парк. До того, как покинуть дом, я незаметно для хозяина выбралась на задний двор и стащила кусок брезента из сарая, чтобы поставить палатку. Наверное, вообразила себя героиней из «Великолепной пятерки».
[1]
