— Нет! — поспешно сказала я. — Не надо! Будет гораздо лучше, если я зайду к нему как будто случайно и скажу, что уже давно нигде не могу найти Лорен. Что мы с ней договорились вместе пообедать или еще что-нибудь, а она так и не пришла. Вы правильно сказали, надо действовать как бы между прочим.
Важно было внушить Сабо, будто в основе всего лежит его замысел. Все получилось. Хотя я все равно ожидала, что он будет спорить, он почти сразу сдался, без лишней суеты согласился с моим предложением, назвал мне фамилию Джереми и объяснил, где найти его фирму. Справиться с ним оказалось плевым делом.
Я положила трубку, оставила рядом с телефоном монету в пятьдесят пенсов, поблагодарила Дафну и ушла.
Галерея «Тайс» помещалась в большом здании, в узком переулке в районе Новой Бонд-стрит. Судя по виду переулка, изначально его проложили для того, чтобы обеспечить дополнительный проход в здание. Черный ход, откуда удобно выносить мусор. Со временем переулок несколько облагородился; даже мусорные баки оттуда убрали. И все равно его невозможно отыскать, если не знать, где он. Судя по всему, обитатели переулка занимались темными делишками и не хотели привлекать к себе внимание случайных прохожих. Скорее всего, войти в здание можно было только по предварительной рекомендации. Подозрительная контора! Скорее всего, как говорится, они там занимались «экспортом-импортом».
При более пристальном рассмотрении мои подозрения подтвердились. Даже обладая самой буйной фантазией, невозможно было представить «Тайс» местом, где торгуют картинами или проводят выставки. Руководство сидело на верхнем этаже, куда пришлось взбираться по крутой, узкой лесенке. Название было выбито на небольшой, но прекрасно отполированной табличке на внешней двери рядом с кнопкой звонка. Я позвонила, и замок открылся, недовольно щелкнув. Я немного удивилась. Здешние обитатели даже не подумали спросить, кто пришел.
Правда, войдя, я сразу заметила над лестницей камеру, глазок которой был направлен на дверь. Значит, здешние обитатели просто видят посетителей. Они наблюдали за тем, как я поднимаюсь на крыльцо, смотрю на табличку и решаю — позвонить или не позвонить. Мне это не понравилось, и я вошла в самом воинственном настроении.
Я очутилась в приемной, большой квадратной комнате, где господствовал белый цвет — как в больничной палате. Белые стены, белые кожаные кресла, светло-бежевый ковер… Единственными яркими пятнами служили высокое зеленое растение в белом кашпо и темно-синий офисный костюм секретарши. Напротив нее на стене висел монитор, на котором отображалось все, что снимала камера. На ее столе со стеклянной столешницей я увидела изящную деревянную табличку, на которой золотыми буквами было выгравировано: «Джейн Страттон». Что и говорить, в таком месте приятно работать. Должно быть, в самом деле приятно, когда твое имя выбито золотом и стоит на столе перед тобой, чтобы все видели, как тебя зовут. Мисс или миссис Страттон встала, собираясь преградить мне дорогу. Меня тут явно не ждал теплый прием.
— Да? — спросила она.
Она напомнила мне афганскую борзую — такая же длинная, тощая и породистая. Ее узкое лицо было безупречно накрашено; длинные светлые волосы уложены крупными локонами, закрепленными толстым слоем лака. Видимо, ее внешность призвана была сражать неподготовленных посетителей наповал, но все портило полное отсутствие теплоты и обаяния. Глаза у нее были словно два лазера.
Не обращая внимания на ледяной прием, я бодро спросила, могу ли я видеть мистера Копперфилда.
— У вас назначена с ним встреча? — недоверчиво осведомилась секретарша.
— Нет, я по личному делу. Я приятельница Лорен Сабо.
Поколебавшись, она нажала кнопку интеркома и сообщила обо мне. Искаженного, квакающего ответа я не поняла.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала мне мисс Страттон чуть приветливее. — Мистер Копперфилд скоро выйдет к вам.
Я присела на белое кожаное кресло и стала озираться по сторонам, гадая, при чем здесь живопись. А еще я гадала, начнет ли Копперфилд допрашивать меня здесь же, или меня проводят в какое-нибудь внутреннее святилище. Все зависело от того, хочет ли он, чтобы ледышка-секретарша нас подслушивала. Потом я сообразила, что она ведь все равно, если захочет, сможет подслушать весь разговор по интеркому.
Напротив ее стола я увидела две двери; таблички не было ни на одной. Единственный образчик изобразительного искусства стоял возле меня на небольшом постаменте. Он представлял собой мраморный бюст херувима и, по-моему, больше подходил бы не продавцу картин, а мастерской каменотеса. Бюст был на удивление уродливым. Толстые щеки херувима свисали до плеч, а розовые губы были поджаты, как будто он собирался играть на трубе, но кто-то в последний миг отобрал у него музыкальный инструмент. В результате создавалось впечатление, что херувим корчит рожу входной двери.
Я не поставила бы такой бюст у себя дома. Правда, он едва ли был мне по карману, даже если бы я и захотела им обладать. Такой вульгарной вещи, как ярлычка с ценой, на бюсте не было.
Поймав на себе взгляд Снежной королевы, я кивнула на херувима и спросила:
— Сколько?
— Полторы тысячи, — ответила она и самодовольно ухмыльнулась, заметив, как я от изумления разинула рот.
Она вернулась к работе — забегала по клавишам алыми когтями. На телефонном аппарате у ее локтя вдруг загорелась красная лампочка. Она не обратила на нее внимания. Через несколько секунд лампочка погасла. Интересно, не означает ли она, что кто-то звонит по внешней линии.
Без предупреждения одна из двух одинаковых дверей, ведущих во внутренние помещения, открылась, и в приемную явилась грузная фигура.
— Мисс Варади? — Мужчина решительно двинулся ко мне: поблескивали стекла очков, рука протянута. — Джереми Копперфилд. Извините, что заставил вас ждать. Проходите, пожалуйста. Хотите чаю или кофе?
Секретарша на миг перестала стучать по клавишам и бросила на меня угрожающий взгляд.
— Нет, спасибо, — ответила я. — Я не отниму у вас много времени.
Следом за Копперфилдом я прошла в его кабинет, сильно напоминавший приемную по цветовой гамме и общей обстановке. Он предложил мне сесть в одно из вездесущих белых кожаных кресел, а сам уселся в бежевое кожаное кресло руководителя со стальными подлокотниками. Сложив вместе кончики пальцев, он немного покачался в нем, не переставая разглядывать меня поверх очков.
Пытаясь отогнать впечатление, будто я случайно забрела в частную психиатрическую лечебницу и беседую с дорогим врачом-психиатром, я заставила себя усесться поудобнее и тоже уставилась на него. Пока мы вежливо, но враждебно разглядывали друг друга, в кабинете царило молчание.
Приятелю Лорен оказалось лет двадцать восемь, и у него явно начиналось ожирение. Если он не сбросит вес сейчас, уже никогда его не сбросит. Живот угрожающе выпирал из брюк. Нижняя челюсть утопала в подушке из нескольких подбородков; розовые, недовольно поджатые губы чем-то напоминали губы херувима и казались слишком маленькими. Меня сразу поразило, что он как-то не выражал должного огорчения, хотя должен был страдать. Но, может быть, он просто неплохо умел скрывать свои чувства.
