Включил свет, огляделся по сторонам.
Пыль, запустение, холод. Хорошо, хоть электричество есть, хотя бы в некоторых комнатах, иначе он бы просто не выжил.
У него в спальне было тепло, Никита держал постоянно включенным масляный радиатор, но во всех остальных комнатах стоял арктический холод. Чтобы протопить весь этот огромный дом, нужно было расставить всюду не меньше сотни радиаторов или сжечь целый грузовик дров. В сарае имелись нераспиленные дрова и какие-то обломки мебели, можно было бы хоть изредка топить камин, но Никита боялся, что трубы забились сажей и возникнет пожар. Черт дернул его связаться с этим домом! Он сделал это назло жене, а она только обрадовалась. Он не сдержал вырвавшееся бранное слово.
Никита обмотал шею шарфом и прислушался, чтобы понять, откуда доносятся звуки.
Как назло, наступила тишина.
Наверное, воры услышали его шаги и затаились.
Он тоже замер, вслушиваясь в тишину большого старого дома.
Где-то чуть слышно поскрипывали рассохшиеся половицы, где-то подвывал ветер. Вдруг сквозь все эти мирные, привычные звуки снова раздался хриплый скрежет.
Он явно доносился снизу, с первого этажа.
Стараясь ступать бесшумно, Никита спустился по лестнице. В холле первого этажа электричества не было, большое помещение едва освещалось тусклым светом, проникающим из окон. Никита включил фонарь, посветил перед собой, затем пересек холл, подкрался к входной двери, замер, прислушиваясь.
Дверь была заперта, за ней царила тишина – точнее, обычные звуки осенней ночи: шум ветра, скрип деревьев. От сердца немного отлегло. Никита перевел дух и прислонился к шершавой стене.
И тут он снова услышал тот же страшный скрежет.
Теперь он был гораздо громче и доносился не с улицы, а сзади, из глубины дома.
Никита повернулся и пошел в направлении звука.
Скрежет доносился из-за двери, ведущей в подвал.
Все понятно – воры пролезли в дом через подвальное окно… Кажется, вчера он видел, что стекло разбито…
Но что они там пилят?
Никита толкнул подвальную дверь. Она была не заперта.
Он открыл ее, сделал несколько неуверенных шагов по лестнице, освещая перед собой ступени. В подвале стояла кромешная тьма, если и был сюда проведен свет, то лампочка давно перегорела.
За дверью было еще холоднее, чем в доме. Гораздо холоднее. Оттуда тянуло могильным холодом.
А еще… еще из подвала потянуло зловонием. Запах был такой отвратительный, что Никиту замутило.
Никита направил вниз луч фонаря и крикнул:
– Кто здесь?
Никто ему, разумеется, не ответил, но скрежет на какое-то время прекратился.
– Убирайтесь прочь! Я уже вызвал полицию!
Никита действительно достал мобильный телефон, взглянул на погасший дисплей…
Он, как обычно, забыл поставить телефон на зарядку, и теперь от него не было никакого толку. Но нельзя показать свою растерянность тем, кто хозяйничает в подвале!
Никита сделал еще два шага по лестнице, шаря по подвалу лучом фонаря.
На первый взгляд там никого не было. Только груды мусора, обломки старой мебели, покрытые густым слоем пыли.
И тут Никита снова услышал тот же самый скрежет.
На этот раз он раздавался совсем близко, его источник находился рядом с лестницей, ведущей в подвал. Никита направил туда луч фонаря и увидел огромный ящик. Ящик из темных досок, обитых заржавленными железными полосами.
Крышка ящика была заперта на висячий замок, а еще на ней виднелась темно-красная сургучная печать. Но боковая стенка ящика оказалась проломленной, там виднелась большая неровная дыра, сквозь которую ничего не было видно. Точнее – сквозь эту дыру было видно ничто – черная пустота, тьма, густой мрак.
И еще… хотя Никита стоял довольно далеко от ящика, ему отчего-то показалось, что именно оттуда, из этого темного пролома, сочится, расползаясь по подвалу и медленно проникая в дом, то самое невыносимое зловоние.
– Кто… кто здесь? – повторил Никита без прежней уверенности в голосе. Он взвесил в руке свою дубинку… и понял, что она совершенно бесполезна, что она не поможет ему, не защитит от того зла, которое таится за проломленной стенкой ящика.
И тут снова раздался душераздирающий скрежет.
Но теперь, когда Никита был совсем близко к его источнику, ему не казалось больше, что что-то пилят. Теперь ему казалось, что кто-то грызет деревянную стенку ящика.
Несмотря на царящий в подвале могильный холод, Никита покрылся липким потом.
– Черт знает что такое… – пробормотал он, попятившись. – Развели тут какую-то пакость…
Ему больше не хотелось доискиваться причин странного скрежета. Ему хотелось бежать отсюда прочь, бежать как можно скорее и как можно дальше. В город, скорее вернуться в город, к людям, к теплу и свету, к пустым разговорам, к жизни… Хватит уже, насиделся тут сычом, уже мерещится черт знает что…
А для начала – хотя бы выбраться из подвала и запереть дверь, отгородиться этой дверью от тьмы, холода и ужаса, таящегося в подвале.
Правда, возникала одна неприятная проблема.
Чтобы выбраться из подвала, нужно было повернуться спиной к этому жуткому скрежету, повернуться спиной к ящику, к сочащемуся из него мраку и зловонию – а это оказалось выше его сил. Глаза его против воли устремлялись к ящику, рассматривали замок и странную сургучную печать, в сильном свете фонаря Никита видел на ней необычного вида крест.
Никита попытался подняться по лестнице пятясь, спиной вперед, но зацепился ногой за ступеньку и едва не свалился. Он остановился, перевел дыхание, постарался взять себя в руки, постарался справиться с нарастающим в душе ужасом.
И в это время из ящика донесся тяжелый, хриплый вздох.
В этом вздохе была такая древняя, такая глубокая и черная злоба, что Никита не выдержал, развернулся и бросился вверх по лестнице.
Ему нужно было преодолеть всего несколько ступенек, всего две… одну… он уже схватился за дверную ручку…
И в этот момент на его плечо легла тяжелая холодная рука.
Тяжелая и холодная, как могильная плита.
Тяжелая и холодная, как сама смерть.
Лиза свернула с проселка на подъездную дорогу. Из-под колес полетели комья грязи. Машина забуксовала, мотор взвыл, пытаясь справиться с непосильной задачей.
«Ну вот, еще и машину угроблю, – подумала она с тоской. – И какого черта я сюда поехала? Тоже мне, благотворительница нашлась! Жалко тебе его? Да не нужна ему твоя жалость! Он сам себя не жалеет, своими руками разрушает собственную жизнь…»
Под колесо попал клочок твердого грунта, и машина справилась, выехала на дорогу, подкатила к воротам.
