– Умница! – проговорила вслух Лиза и погладила панель управления.
Она считала, что нужно время от времени хвалить машину, компьютер, прочую технику, тогда все эти полезные вещи будут служить ей верой и правдой. А свой «Пежо» она просто обожала и наделяла его человеческими чертами.
Затормозив перед воротами, Лиза дважды надавила на клаксон.
Резкий, требовательный сигнал показался ей оглушительным, однако никто на него не вышел. Дом за воротами стоял мрачный и нежилой. Не шел дым из трубы, не горел свет в окне, не висели на перилах крыльца яркие половички, доски крыльца были мокрые, на них валялись опавшие листья и комья грязи.
– Что он, спит до обеда? – проговорила Лиза с раздражением, впрочем, сердиться в данном случае можно было только на себя.
Делать нечего, пришлось выбраться из машины, прошлепать по грязи к воротам и самой распахнуть их.
Она тут же заляпала сапоги и лишний раз удивилась собственной глупости – не хватило ума сообразить, что дождем размоет дорогу в полное безобразие. Это тебе не в городе добежать десять метров от подъезда до машины!
Ругаясь сквозь зубы, она вернулась в машину, въехала на участок, подкатила к крыльцу и заглушила мотор.
Вот теперь на нее обрушилась тишина, нарушаемая только унылым завыванием ветра и шорохом последних осенних листьев.
Лиза вышла из машины, запрокинула голову, оглядела дом.
Как и в первый раз, он произвел на нее странное впечатление мрачного благородства. Мощные валуны, из которых был сложен первый этаж, дышали какой-то первобытной силой, потемневшие от времени и непогоды оконные переплеты сохранили строгое изящество, крутая крыша напоминала средневековый рыцарский шлем. Приходилось признать, что этот дом удивительно подходит к скудной северной природе и сегодняшнему мрачному дню.
Лиза поднялась на крыльцо, громко постучала в дверь, окликнула Никиту.
Но он по-прежнему не отзывался.
– Да что же это такое! – пробормотала она сердито и взялась за ручку двери, решив, что это переходит всякие границы и что терпение ее лопнуло.
Но в конце концов, все к лучшему в этом лучшем из миров, как говорит Капа. Теперь у нее развязаны руки, она спокойно скажет Никите, что между ними все кончено, и больше она в эту глушь не приедет никогда. Осознав сей факт, Лиза приободрилась и дернула дверь.
Дверь была не заперта.
Она вошла в дом, огляделась по сторонам.
В холле, как и прежде, царили холод и запустение. Казалось, что в доме никто не живет, но точно так же здесь было и раньше, когда ее встречал Никита.
Ей показалось, что внутри еще холоднее, чем на улице. Но хуже, чем холод, было навалившееся на нее ощущение присутствующего в доме зла. Зла и страха. Лиза с трудом преодолела этот страх, откашлялась и снова позвала:
– Никитушка, где ты? Я приехала!
Да где же он? Почему не выходит к ней, почему не отвечает?
Лиза начала беспокоиться. Она позвала еще и замолчала на полуслове, почувствовав, что голос ее дрожит.
Может быть, он заболел, лежит с высокой температурой, не в силах подняться? В таком холоде это неудивительно…
Лиза торопливо поднялась по лестнице на второй этаж, вошла в комнату, которую он выбрал для себя.
Здесь чувствовалось присутствие человека, самое главное, здесь было тепло, вовсю работал масляный радиатор. Кровать разобрана и еще хранила отпечаток тела, но Никиты здесь не было.
Может, он понял, что сделал глупость, поселившись в этом доме, и уехал в город?
Подумав так, Лиза разозлилась: уехал, ничего ей не сказав, не позвонив, и она впустую проделала такую дорогу, потеряла целый день, чуть не угробила машину…
Но тут до нее дошло, что, если бы Никита уехал, он бы запер входную дверь и, уж во всяком случае, выключил бы радиатор…
Нет, конечно, он где-то здесь, в доме.
Лиза снова вышла из теплой комнаты в арктический холод, в растерянности остановилась на пороге, громко позвала Никиту, не дождалась ответа и спустилась в холл.
Чувство тоски и неясного страха, разлитое в доме, тут казалось особенно густым и концентрированным. Лиза зябко передернула плечами, огляделась.
Тусклый свет пасмурного дня с трудом проникал сквозь пыльные окна и едва освещал холл.
По углам стояли разрозненные остатки старой мебели – покрытый серой слежавшейся пылью ломберный столик с гнутыми ножками, венский стул, кресло с продранной обивкой.
В глубине, возле давно не топленного камина, виднелась полуоткрытая дверь.
Лиза не помнила, куда ведет эта дверь, но какое-то неосознанное чувство тянуло ее к ней и в то же время отталкивало, предупреждало о таящейся за дверью опасности.
Она все же преодолела страх, подошла к двери, открыла ее.
За дверью была крутая лестница, ведущая в подвал.
Оттуда тянуло еще большим холодом. И еще… еще из подвала сочился какой-то ужасный запах. Ее затошнило, сердце поднялось выше и забилось где-то у горла.
– Никита! – крикнула она.
Точнее, только хотела крикнуть, голос сорвался, горло сжал спазм.
Лиза пошире открыла дверь, вгляделась в темноту подвала… и увидела внизу, на лестнице, вытянувшееся безжизненное тело.
Это был Никита.
Он словно пытался выползти из подвала – но не смог и застыл, вцепившись в ступени.
– Никита! – вскрикнула Лиза с испуганной, запоздалой жалостью. – Никитушка…
Она спустилась к нему, боязливо схватила за плечи, встряхнула. Он не подавал признаков жизни. Тогда Лиза перевернула его, увидела лицо – и поняла, что уже ничем не может ему помочь.
Он был мертв. Это стало понятно и по его абсолютной, окончательной неподвижности, и по тому, каким он был холодным, но в первую очередь – по выражению его лица. На его лицо смерть уже наложила свою неизгладимую печать.
И еще… еще это лицо было искажено диким, невыносимым, первобытным страхом.
Лиза подумала, что сам этот страх вполне мог убить его.
Хотя она не сомневалась, что Никита мертв, она все же проверила пульс. На запястье не нашла, но на всякий случай дотронулась до шеи. Пульса не было, но она заметила чуть ниже уха две небольшие ссадины.
Еще недавно она думала о нем с тоской и раздражением, но теперь вдруг ее сердце пронзила жалость. Жалость и нежность.
Лиза прижала к себе его все еще красивую голову и заплакала.
Она сама не понимала, о чем плачет – об умершем любовнике или о своем потраченном впустую времени и о том, что впереди ее ждет такое привычное, такое ненавидимое ею одиночество…
Тело Никиты было невыносимо холодным – и она отстранилась от него.
