Когда он открыл дверь отцовского кабинета, уже начало темнеть. Рука коснулась современного выключателя, однако на сей раз не ощутила ничего необычного, поскольку не знала, каким был старый. Ян-Эрик постоял немного в дверях. Спустя пару месяцев после отцовского инсульта, свыкнувшись с мыслью о том, что отец больше не может ему ничего запретить, он пришел сюда и сел за письменный стол. Сидел долго, прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом осторожно открыл верхний ящик. И тут же снова задвинул.
Одну стену кабинета полностью покрывали книжные полки — в большинстве своем сочинения Акселя Рагнерфельдта, переведенные на множество языков. Напротив висели разнообразные дипломы и фотографии в рамках, между которыми тут и там виднелись картины, подаренные Рагнерфельдту авторами. Ян-Эрик подошел поближе. Ни одного семейного снимка. Либо вручение очередной награды, либо ужин с высокими сановниками. Герду здесь искать бессмысленно. Ян-Эрик подошел к двери в гардеробную. Он заглядывал сюда только однажды, сразу после того, как нашел ключ в ящике письменного стола. Здесь было темно и холодно. Без фонарика не обойтись. Фонарик лежит на полке перед кладовкой, как всегда. Исчезнуть он ни в коем случае не мог, потому что мать тщательно следила за тем, чтобы каждая вещь находилась на своем месте, и, если что-то вдруг пропадало, мгновенно выходила из себя. Фонарик, как и следовало ожидать, пребывал там, где положено. Вещи словно сами научились следить за порядком, хоть сердиться на беспорядок теперь было некому. Ян-Эрик включил фонарик, тот не горел. Он направился на кухню, к четвертому шкафчику сверху, — там хранились резиновые жгуты, фольга, полиэтиленовая пленка и прочие хозяйственные мелочи. Обнаружил свежую упаковку батареек. Подумал: как странно — в брошенном доме нашлись действующие батарейки. Кроме них, здесь нет ничего живого. А они лежат себе, ждут, когда понадобятся, и не знают, когда это может произойти. Поменяв батарейки, он вернулся в гардеробную.
У дверей стоял наполовину заполненный мусорный мешок. Направленный вниз фонарик высветил брошюры и прочие бумаги. Надо не забыть захватить при выходе — уж если отец решил что-то выбросить, значит, это действительно хлам. Аксель хранил все, мать называла это болезнью.
Гардеробная у отца была во всю стену кабинета — самая вместительная во всем доме. Кипы бумаги, журналы, папки, брошюры, читательские письма, вырезки из газет, коробки. Настоящий кавардак, в котором не разобраться даже тому, кто его устроил. Уйдет не одна неделя на то, чтобы здесь навести порядок, отсортировать то, что нужно сохранить. Мешок у входа подтверждает, что отец попытался разобрать архив, но успел немного — судя по размерам мешка и тому, что осталось нетронутым.
Вот бы найти здесь неизвестную рукопись. После того как отец стал нобелевским лауреатом, он издал незначительное число книг, которые были положительно оценены критикой, но настоящего восторга не вызвали. Все понимали, что «Тень» — это вершина его творчества, и на этот уровень ему больше ни разу не удалось подняться. Но рукопись, найденная после смерти, даже не будучи шедевром, наверняка принесет приличные деньги.
Ян-Эрик начал бегло просматривать груды бумаг, не понимая, с какого конца лучше подступиться. Заполненные записные книжки, рецензии, письма поклонников, программы встреч с читателями и газетные отклики. Многое из найденного хотелось изучить подробнее, но момент был явно неподходящий. Да, фотографию Герды здесь можно искать не один час. Но тут, в очередной картонной коробке, Ян-Эрик, к собственной радости, увидел среди старых писем несколько снимков. Вернувшись в кабинет, он сдвинул в сторону пишущую машинку шведского производства и водрузил коробку на стол. На старом черно-белом снимке были дедушка и бабушка по отцу, на втором, уже цветном, тоже они, но уже такие, какими он их помнил.
Иногда они приезжали в гости, неизменно нарядные, дед в костюме и галстуке, бабушка в платье. Они перемещались по дому осторожно, словно опасаясь что-нибудь задеть. Их визиты всегда были приурочены к праздникам, и Ян-Эрик еще в детстве замечал, как с их приездом менялся отец. Не веря своим глазам, он смотрел, как отец, внезапно утратив всю свою важность, мечется по дому, демонстрируя высокие награды и дипломы в рамках. А бабушка с дедом рассматривают трофеи во все глаза, но не говорят ни слова. Разве что рамку похвалят. Больше всего им, похоже, нравилось проводить время на кухне с Гердой, которую в эти дни всегда приглашали обедать за семейный стол в гостиную. Яну-Эрику вдруг вспомнился рождественский ужин, праздничный фарфоровый сервиз и белая скатерть, на которую бабушка вдруг пролила свой бокал. Заверения, что не случилось ничего страшного, не помогали — она вся покрылась красными пятнами и отказывалась есть. Пока Герда «случайно» не опрокинула стоявшую на столе полупустую бутылку пива.
Дед и бабушка умерли в середине восьмидесятых, с интервалом в четыре дня, и на их общих похоронах Ян-Эрик единственный раз видел отца плачущим.
Он закрыл коробку крышкой и вернулся в гардеробную, решив начать с другого конца. В углу торцевой стены обнаружился ящик, прикрытый кипой бумаг. Сняв их, он заглянув внутрь. Первым в руки попалось письмо из издательства, написанное в 1976 году. Примерно то время, что ему нужно. Взяв ящик, он снова вернулся в освещенный кабинет.
Он нашел это где-то в середине ящика, среди множества адресованных отцу писем и извещений. Совсем не то, что он искал, — но печатный текст в верхнем углу листа привлек его внимание. Рыжий конверт из полиции. Ян-Эрик вынул сложенный лист А4 — и все, что он знал раньше, стало в одночасье бессмысленным.
Полицейский протокол.
Полное имя Анники, адрес и идентификационный номер. Ниже — слова, прочитав которые Ян-Эрик вздрогнул, как от пистолетного выстрела.
Непосредственная причина смерти: повешение.
Официальная причина смерти: самоубийство.
* * *
«Когда ты услышишь вот такой звук, би-и-ип, когда ты его услышишь, ты будешь знать, что пора перевернуть страничку. Что ж, начнем».
Кристофер нажал кнопку старого магнитофона. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз слушал кассету. Пакуя коробки для очередного переезда, он всегда брал ее с собой, но сегодня слушать запись было выше его сил.
Что должен чувствовать человек, который тридцать один год ждал разговора, и вот этот разговор должен наконец состояться? — Кристофер ответить не мог. Пять часов он просидел на диване неподвижно, неспособный к каким бы то ни было чувствам. Клочок бумаги с записанным номером телефона лежал рядом на диванной подушке, время от времени Кристофер поворачивал голову и смотрел на листок. Завещание. Единственный наследник.
Сколько он себя помнит, он всегда боялся темноты. Если рядом никого не было, он спал с зажженной лампой. Едва все то, что разоблачал свет, погружалось во мрак, Кристофер принимался фантазировать о формах невидимого. Сейчас в комнате было темно. Только под опущенной крышкой ноутбука через равные интервалы мигала лампочка, напоминая биение компьютерного пульса.
Кристофер ничего не ел, никому не звонил и вообще ничего не делал. Просто сидел неподвижно, пытаясь найти в душе хоть какое-нибудь чувство.
