В том, что хочет получить объяснение, которое позволит ему простить.
* * *
— Что это, черт подери, значит?
Алиса отложила в сторону кроссворд и заглянула в бумагу, которую протягивал Ян-Эрик.
Он явился без звонка, открыв дверь своим ключом.
Она обрадовалась его приходу, но радость исчезла, когда Алиса увидела выражение лица сына. В обуви и уличной одежде он стоял от нее по другую сторону стола. Вид у него был угрожающий, Алиса никогда раньше не видела сына в такой ярости.
Ян-Эрик вел себя необычно, и Алиса растерялась. Под пристальным взглядом сына она взяла бумагу. Пальцы неохотно развернули лист, и ей хватило секунды, чтобы понять, что перед ней.
Алиса закрыла глаза. Опустила руку с ужасной бумагой, проклиная Акселя за то, что у него не хватило ума выбросить то, что так больно хранить.
— Почему, черт побери, вы мне ничего не рассказали?
Что она могла ответить? Ничего. Случилось то, что случилось, они решили солгать. Может быть, из чувства самосохранения. Установили барьер. Который не пропускал чувства и отодвигал горе. Только так в этой ситуации можно было сохранить рассудок.
— Отвечай!
— Я пытаюсь.
Она делала все, чтобы забыть. Старалась не углубляться в детали, которые услужливо подсовывала память. Снова и снова пыталась отогнать чувство вины из-за того, что упустила момент, не поняла, насколько все серьезно. Но есть голоса, которые заглушить невозможно. Их слышно всегда, при любом шуме. Никто не может остаться прежним после потери ребенка, особенно если ребенок ушел из жизни по своей воле. И то, о чем ты старался не думать в молодости, с годами напоминает о себе все чаще. Разговоры с дочерью, которые все было недосуг начинать и которые теперь не начнутся никогда. Внешне незначительные события, которые в совокупности привели дочь туда, где ничего уже нельзя изменить. Сняв очки, Алиса положила их на подлокотник дивана.
— Мы не знали причину.
Переменив позу, Ян-Эрик нетерпеливо ждал продолжения.
— Что тогда случилось? Она оставила какое-нибудь письмо?
Алиса покачала головой, провела рукой по лицу. Нет, письма Анника не оставила. Все, что она сказала своим поступком, выразить словами невозможно.
— Но вы должны были что-то заметить? Что-то случилось? Почему она сделала это? Она не могла вдруг взять и повеситься, для этого должна была быть причина.
— Ты думаешь, я себя об этом не спрашивала? Я проклинаю себя за то, что не понимала тогда, насколько ей плохо.
— Почему ей было плохо?
Вздохнув, Алиса положила бумагу на стол. Взяла одну из вышитых подушек и устроила ее у себя на коленях. Ее пальцы механически водили по линиям затейливого узора.
— Вразумительного ответа мы так и не получили. Все шло своим чередом. Но потом ее как будто подменили. Она была такой, как всегда, но однажды утром вдруг отказалась вставать с постели.
Алиса попыталась вспомнить. Составить вместе кусочки, которые она сознательно разъединяла. И сразу поняла, что все они целы и нисколько не пострадали от времени, как продукт, хранящийся в глубокой заморозке.
Утро выдалось прекрасное. Она пребывала в непривычно хорошем настроении, пила кофе на кухне. В нарядном от искристого снега саду, среди связанных Гердой пучков колосьев летали птички. Алиса думала, что жест Акселя, возможно, означает, что он готов сделать шаг навстречу. Что даже он в конце концов понял: их жизнь стала невыносимой. И он готов что-то предпринять.
— Накануне мы были в городе, ходили в кино вдвоем, я и Аксель. Ты же знаешь, как редко он на такое соглашался. А тут даже сам предложил. Мы смотрели «Лицом к лицу» Бергмана.
Они так редко бывали вдвоем, так редко занимались чем-то вместе. Из дома Аксель выходил только по литературным делам, на лекции и званые ужины, а она сопровождала его только тогда, когда ее отсутствие могло вызвать подозрение. Все эти мероприятия напоминали ей о ее собственной несостоятельности. В домашней жизни Аксель практически не участвовал и почти не выходил из своего кабинета. Но в тот вечер он неожиданно предложил Алисе пойти в кино, хотя до начала сеанса оставалось около часа.
— Я завтракала, когда вошла Герда и сказала, что Анника еще в постели. Мы-то думали, она давно в школе, на часах было больше десяти.
Алиса направилась в комнату дочери. Резко подняла жалюзи, сорвала с Анники одеяло. Надо же — именно сегодня, когда в ее жизни появилась хоть какая-то радость, Анника все испортила. К горлу Алисы подкатил комок при воспоминании о том, как она ругалась на дочь, но та не реагировала.
— Сначала я думала, что это переходный возраст и она не встает из чистого упрямства. Только через какое-то время я поняла: тут что-то другое. Анника словно отключилась, словно вообще не слышала, что я говорю.
Шли дни. Алиса беспокоилась. Расстраивалась. Аксель молчал и отстранялся, словно не хотел вникать в происходящее.
— Я пыталась разговаривать с ней, правда пыталась. Спрашивала, что случилось, но она не отвечала. Просто лежала и смотрела в стену.
Слова признания вызвали давно сдерживаемые слезы. Алиса вспомнила, как снова и снова обращалась к Аннике и в конце концов потеряла терпение. Герда осторожно предложила позвать доктора, но Аксель заявил, что это семейное дело. Алиса разрывалась между желанием обратиться за помощью и стыдом из-за того, что дочь ведет себя как сумасшедшая.
Ян-Эрик подошел к окну. Повернулся к матери спиной, как будто не хотел видеть ее слез.
— Сколько она так пролежала?
— Четверо или пятеро суток. Мы с Гердой по очереди присматривали за ней по ночам. А потом как-то вечером она вдруг снова начала есть, и мы решили, что это хороший знак.
Хотелось выпить, но Алиса понимала, что не может сделать этого сейчас. Ян-Эрик вроде бы немного успокоился, и ей не хотелось снова его злить. Он напугал ее.
— Потом я поняла: в тот день она сделала свой выбор.
— Вы не разговаривали с ее друзьями? Может, они что-то заметили? Что говорили в школе?
Страх родил ложь. Желая избежать скандала, они не стали задавать вопросы. Несчастный случай на дороге, объяснили они в школе, и это стало официальной причиной смерти.
— Никто ничего не заметил.
Алиса посмотрела на подушку, которую держала на коленях.
— Где она повесилась?
Нет, это невыносимо. Алиса встала и вышла в кухню. Сначала она оторвала бумажное полотенце и высморкалась, обеспечивая себе алиби, потом бесшумно вытащила из шкафа бутылку и открутила пробку. Обернувшись, увидела в дверях Яна-Эрика. Ничего не говоря, он подошел к посудному шкафу, вытащил стакан, взял из рук матери бутылку, налил и, выпив содержимое залпом, поставил стакан на столешницу.
— Где она повесилась?
