— Хорошо. Нам все-таки удалось довести все до конца.
Он молчал и улыбался. Потом протянул руку и погладил Акселя по голове.
— Аксель, у тебя очень умная мама. И когда ты вырастешь, она наверняка будет гордиться тобой так же, как мы гордимся ею.
Ей вдруг захотелось заплакать. Спрятаться в отцовских объятиях и снова почувствовать себя маленькой. А не тридцатипятилетним топ-менеджером и матерью, которая вынуждена спасать семью. Родители всегда рядом. Фундамент. Верят в нее, вдохновляют, дают уверенность в собственных силах. Она может все.
Но сейчас они не помогут.
Она совершенно одна.
Разве можно признаться им, что Хенрик, похоже, собирается бросить ее? Бросить ту, которой они так гордятся, умную, успешную?
Она присела на корточки перед Акселем и притянула его к себе, скрывая свою слабость.
— Я заберу тебя завтра утром, хорошего вечера.
Вымученно улыбаясь, она спустилась по лестнице и вышла во двор к машине. Из окна автомобиля видела, как они машут ей с веранды.
Вместе.
Рука отца на плечах матери. Сорок лет рядом, неразлучно, в душе у обоих покой и благодарная гордость за единственную дочь.
Ей бы тоже хотелось именно так.
Именно такой дом она создавала для Акселя. Надежный. Вселяющий уверенность: что бы ни случилось, дом выдержит.
Семья.
Незыблемое.
Единственное, что устоит, если все остальное вдруг полетит в тартарары. Дом, подобный тому, в котором посчастливилось вырасти ей самой. Мама и папа, всегда готовые прийти на помощь. Как только ей понадобится. Но чем старше она становилась, тем реже обращалась к ним — именно потому, что знала, что они всегда помогут.
Если что.
И эта безграничная вера в нее — она справится, она сможет. Ей все по силам.
Что случилось с ее поколением? Почему они вечно недовольны? Почему им всё и всегда нужно измерять, сравнивать, оценивать? Что за неясное беспокойство заставляет их все время двигаться дальше, к следующей цели? Полная неспособность остановиться и порадоваться тому, что уже достигнуто. Вечный страх что-то упустить, не сделать того, что чуть лучше, а значит, может принести чуть больше счастья. Столько возможностей — как же успеть испробовать все?
Старшее поколение тоже боролось за свои мечты: образование, дом, дети, пока все цели не оказались достигнуты. Ни они, ни от них большего не ждали. Никому не приходило в голову назвать человека безамбициозным, если он задерживался на одной работе больше двух лет — наоборот, лояльность была в почете. Они имели право остановиться и почувствовать удовольствие от жизни. Честно потрудившись, можно насладиться успехом.
Стараясь двигаться как можно тише, Эва открыла дверь, прошла на кухню и поставила шампанское в холодильник. Хенрика она не заметила, и дверь в кабинет была закрыта. Теперь быстро душ — и кружевное белье, купленное в обеденный перерыв. Увидев в зеркале ванной собственное лицо, она вдруг снова разнервничалась. Может, следовало почаще заставлять себя обращать внимание на подобные вещи? Но где взять время? Она расстегнула серебряную заколку на затылке, и волосы упали ей на плечи. Ему всегда нравились ее распущенные волосы.
В какой-то момент она подумала, не накинуть ли поверх черного кружевного белья всего лишь халат — но не решилась. Господи. Она стоит в той самой ванной, где вот уже почти восемь лет раздевается вместе со своей семьей каждое утро и каждый вечер — стоит и волнуется, не представляя, как пригласить на ужин собственного мужа.
Как такое возможно?
Надела черные джинсы и свитер.
Когда она вышла, дверь в кабинет по-прежнему была закрыта. Расслышать стука клавиатуры ей не удалось. Тишина. И тут вдруг звук отправленного мейла. Может, Хенрик закончил работать?
Она быстро накрыла на стол, поставила парадные тарелки и уже собиралась зажечь свечи, когда он внезапно возник на пороге кухни. Бросил на нарядную сервировку взгляд, в котором не читалось ни намека на радость.
Она улыбнулась:
— Ты не погасишь верхний свет?
Немного поколебавшись, он все же выполнил просьбу. Она вытащила шампанское, сняла проволоку и выкрутила пробку. На столе стояли бокалы, которые им подарили на свадьбу. Он так и стоял в дверях, не проявляя ни малейшего намерения идти навстречу.
Она подошла к нему и протянула бокал:
— Прошу!
Сердце громко стучало. Почему он не хочет ей помочь? Он что, собирается выставить все ее попытки на посмешище?
Она вернулась и села за стол. На мгновение показалось, что он сейчас уйдет обратно в кабинет. Но он все же сел к столу.
Тишина — словно еще одна стена в комнате. Ровно посередине стола, так что они сидят по ее разные стороны.
Она смотрела в тарелку, но есть не могла. На соседнем стуле лежали билеты. Интересно, он заметил, что у нее дрожат руки, когда она протягивала ему сквозь эту стену голубую пластиковую папку?
— Вот, пожалуйста.
— Что это?
— Мне кажется, что-то хорошее. Посмотри!
Она наблюдала, как он открывает папку. Он всегда мечтал съездить в Исландию. Активный отдых. Который вечно не удавался. Она предпочитала проводить отпуску моря и всегда сама планировала и покупала туры.
— Я подумала, пусть на этот раз Аксель останется у родителей, а мы в виде исключения поедем вдвоем.
Он посмотрел на нее так, что она испугалась. Никогда и никто не смотрел на нее с таким уничтожающим холодом. Положив папку на стол, он встал и произнес, глядя ей прямо в глаза, чтобы убедиться что до нее доходит каждое слово:
— На свете нет ничего, абсолютно ничего такого что я хотел бы делать вместе с тобой.
Каждый слог как пощечина.
— Если бы не Аксель, я бы давно ушел.
~~~
Психотерапевт Ивонн Пальмгрен настояла, чтобы так называемый первый разговор состоялся в палате Анны. Юнас не возражал, по крайней мере навязчивые ритуалы там отступают. Слабо представляя, чем этот разговор может быть полезен, он согласился прийти — просто из опасения, что ему не позволят больше тут ночевать, если он откажется с ними сотрудничать.
Она сидела на стуле у окна. Лет пятьдесят — пятьдесят пять. В белом халате, наброшенном поверх красного свитера и серых брюк. На пышной груди — игрушечное ожерелье из крупных ярких пластмассовых бусин, в нагрудном кармане четыре гелевые ручки кричащих неоновых расцветок. Наверное, этими веселыми красками она пытается закрашивать мрак в душах пациентов.
Он сидел на краю кровати Анны, держась за ее здоровую правую руку.
Он физически ощущал на себе взгляд женщины, сидящей у окна. И знал, о чем она думает.
