Она так долго ждала ночи, когда они смогут спать вместе, и вот эта ночь наконец наступила, но все испорчено. Ей хочется увидеть Ванью, Йоран берет родительскую машину и едет за ней. По дороге он рассказывает ей обо всем, что произошло в доме Май-Бритт, и появившаяся на пороге Ванья вне себя от гнева:
— Черт возьми, Майсан. Не позволяй им лишить тебя всего! Лучше докажи им!
Йоран снова и снова ставит на плиту чайник, и до самой ночи Май-Бритт слушает самые фантастические предположения о том, как им решить все проблемы. Один раз Май-Бритт даже смеется. Заканчивая очередную обличительную тираду, Ванья говорит:
— Надо смело бросать старое, если хочешь чего-то нового. Ничего не может вырасти там, где нет свободного места.
Ванья замолкает, как будто задумавшись над тем, что только что произнесла.
— Господи, а ведь как хорошо сказано!
Она просит у Йорана ручку, быстро записывает свои слова, читает их про себя и широко улыбается.
— В общем, если я когда-нибудь все-таки напишу книгу, там обязательно будут эти слова.
Май-Бритт улыбается. Ванья мечтает стать писательницей. Всей душой Май-Бритт желает подруге удачи. Ванья смотрит на часы.
— Эта мысль пришла мне в голову без четверти четыре утра пятнадцатого июня тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Я приняла решение — я переезжаю в Стокгольм. И мы можем уехать вместе. Пусть не в один город, но из этой дыры мы с вами обязательно сбежим.
Май-Бритт и Йоран смеются.
С рассветом к ней возвращается уверенность. Она сделала правильный выбор, они не смогут отнять это у нее. У нее есть замечательная подруга, Ванья. Она всегда рядом, когда Май-Бритт в ней нуждается. Что бы она без нее делала.
Ванья.
И Эллинор.
Май-Бритт прислушалась к тому, что происходило в ванной. Там было тихо. Боль в спине немного ослабла. Осталась лишь ноющая тяжесть, которую можно было терпеть. И ей по-прежнему нужно в туалет.
— Богом клянусь, незнакома я с этой Ваньей.
Май-Бритт фыркнула. Клянись-клянись. Мне все равно. И Ему тоже.
— Скоро меня начнут искать. Я уже полчаса как должна быть у следующего получателя услуг.
Бессмысленно. Она никогда не добьется от нее правды. Еще и описается при этом. Вздохнув, Май-Бритт развернулась и открыла дверь. Эллинор сидела на унитазе, опустив крышку.
— Выходи. Мне нужно в туалет.
Эллинор медленно покачала головой:
— Вы сошли с ума. Чего вы добиваетесь?
— Мне нужно в туалет. Уходи!
Но Эллинор не двинулась с места.
— Я не встану, пока вы не расскажете мне, почему вы решили, что я ее знаю.
Эллинор спокойно откинулась назад и скрестила руки на груди. Устроилась поудобнее и закинула ногу на ногу. Май-Бритт сжала зубы. Если бы самая мысль о том, чтобы прикоснуться к чужому телу, не внушала ей такое отвращение, она бы ее ударила. Дала бы пощечину.
— Тогда я сейчас сделаю это на пол. И ты знаешь, кому придется убирать.
— Пожалуйста.
Эллинор стряхнула что-то со своих брюк. Еще чуть-чуть, и Май-Бритт не выдержит, но она ни за что так не унизится, да еще перед этим мелким, заслуживающим презрения существом, которому, похоже, всегда удается взять верх. А еще она ни в коем случае не должна допустить, чтобы Эллинор обнаружила кровь в моче, потому что тогда эта мелкая предательница включит сирену. Ей оставалось только одно — как бы противно это ни было.
— Она написала кое-что в письме.
В письме? Ну и что она написала?
— Тебя это не касается. Ну что, теперь встанешь?
Эллинор сидела на месте. Май-Бритт начала впадать в отчаяние. Несколько капель мочи она не смогла удержать, и трусы уже намокли.
— Это, наверное, недоразумение, я прошу прощения за то, что заперла тебя. Хорошо? Ну что, теперь ты встанешь?
Со вздохом поднявшись, Эллинор взяла ведро и вышла наконец из ванной. Быстро закрыв дверь, Май-Бритт села на унитаз. И с облегчением почувствовала, как ослабло давление в мочевом пузыре.
Хлопнула входная дверь. Прощай, Эллинор. Мы больше не увидимся.
Неожиданно, без каких бы то ни было предвестий, в горле у нее образовался комок. Сколько она ни пыталась проглотить его, ей это не удавалось. Слезы, беспричинные слезы полились у нее из глаз, и она ничем не могла остановить их. Как будто внутри у нее что-то лопнуло. Она закрыла лицо руками.
Невыносимое горе.
И когда она осознала собственное поражение как неоспоримый факт, ее охватила эта дурацкая тоска. Как же ей хотелось, чтобы хоть один человек, пусть единственный, по собственной воле, а не за плату приходил к ней в дом, хоть ненадолго.
19
Она позвонила на работу и взяла оставшиеся пять дней отпуска. Счет неиспользованным дням она не вела, раньше ее это вообще не интересовало. Она ни разу не использовала до конца полагавшиеся ей пять недель отдыха, и дни накапливались годами. Причиной никто не поинтересовался, руководство ей доверяло. Ее считали ответственным руководителем, который не может отсутствовать на рабочем месте без уважительных оснований.
В следующие дни она навещала Перниллу каждый день после обеда. Известие о том, что из кризисной группы теперь будет приходить только она, Пернилла восприняла без возражений, но и без радости. Моника посчитала это добрым знаком. Ее не отвергали — пока этого достаточно.
Большую часть времени она проводила на улице, гуляя с Даниэллой. Площадка им вскоре надоела, и они начали совершать дальние прогулки. Пусть медленно, но ей все же удалось завоевать доверие Даниэллы, она знала, что это верный путь. К сердцу матери. От матери зависело все. Моника не забывала об этом ни на секунду. Испытывала постоянный страх оттого, что ее прогонят, что Пернилле покажется, что они смогут справиться и без нее.
Пугала сама мысль о том, что ей будут не рады, Моника была готова на все, лишь бы ее не выгнали. Ей так много нужно исправить.
Как-то к Пернилле зашла подруга, и Моника ощутила двойственное чувство, оставив их наедине. Конечно, она была рада за Перниллу, но, с другой стороны, Монике хотелось принимать участие во всем, что происходит в ее жизни, знать, о чем она разговаривала с подругой, делилась ли планами на будущее. Пока она гуляла с Даниэллой, Пернилла обычно отсыпалась. После прогулки Моника старалась задержаться в квартире, чтобы показать, как хорошо они ладят с девочкой. Пернилла чаще всего находилась в это время в спальне, они разговаривали мало, но Моника все равно наслаждалась каждой минутой, проведенной в этом доме. Только взгляд Маттиаса портил ей настроение. Маттиас смотрел на нее в упор, когда она, сидя на полу, играла с Даниэллой.
