Она осталась на месте.
Пока самое страшное не уляжется, ей лучше оставаться в одиночестве.
В привычном одиночестве.
~~~
Почти каждый вечер после той первой поездки она ненадолго заходила к Микки во двор КМА. Задерживаясь здесь все дольше и дольше, она в конце концов совсем забросила свои прогулки и направлялась прямиком сюда. Она познакомилась с другими членами клуба, ровесниками Микки, и впервые в жизни почувствовала себя своей в компании. Ее привел Микки, и этого было достаточно, чтобы ее приняли безо всяких проверок. Казалось, их даже не волнует то, что она дочь Форсенстрёма.
Но больше всего ей нравилось оставаться в мастерской наедине с Микки. Он становился другим и учил ее всему, что знал о двигателях и автомобилях. Иногда он брал ее с собой покататься, а когда у него было очень хорошее настроение, позволял ей сесть за руль на какой-нибудь лесной дороге. Первый раз он сидела у него на коленях. Чувствовала его бедра и живот под своими ягодицами. У него было такое странное тело. Горячее и напряженное. Он накрывал ее руки на руле своими руками.
После этого она написала его имя снизу на стуле у себя в комнате. Тайна. Тайна, которая делала ее удивительно сильной. Может, это было заметно или она просто научилась не слышать, но теперь ее реже дразнили в школе, и существование там стало намного легче.
День превращался в долгое ожидание встречи с ним. В желание вновь почувствовать его запах, когда он стоит рядом и показывает ей какую-нибудь деталь под капотом. Восхититься его знаниями. Снова увидеть, как его руки привычно копаются в моторе.
В желание просто существовать в одном пространстве.
С ним.
Лето закончилось, она перешла в гимназию, и теперь приходилось ездить на занятия в Ветланду. Если бы она могла выбирать сама, то наверняка выбрала бы специализацию, связанную с автотехникой, но у нее хватило ума не сказать об этом никому, кроме Микки. И уж точно не Беатрис Форсенстрём. Мать считала, что она должна закончить трехлетнюю гимназию с углубленным изучением экономических предметов, так чтобы со временем она смогла помогать отцу управлять их семейным предприятием. Кроме того, это было престижно.
Само собой, все получилось так, как хотела мать.
Иногда у Микки были дела в городке, и он забирал ее после занятий. Она специально тянула, чтобы опоздать на школьный автобус, и, исполненная волнения и гордости, уходила от школы на пару кварталов, чтобы незаметно скользнуть в «De Soto». Переполненная счастьем, она проезжала на кожаном пассажирском сиденье четыре мили до Хюлтарида, но никогда не выходила у дома. Там, где ее могли увидеть.
Однажды во время такой поездки он свернул на лесную дорогу недалеко от Ветланды. Она посмотрела на него, но он смотрел на дорогу. Оба молчали.
В глубине души она знала, что сейчас произойдет. Она ждала этого.
Он остановил машину, они вышли и посмотрели друг на друга. Она приняла его восторженно, всей душой.
Она избрана.
Он осторожно проник в нее на коричневом клетчатом одеяле.
Она — только его. Он — только ее.
Она тихонько подглядывала за ним, удивляясь тому наслаждению, которое она ему доставляла. Будто она вобрала его в себя целиком. Все его мысли в ней. Его содрогающееся тело над ее телом. Для нее.
Они двое, едины.
Вместе.
Все, что угодно, ради одной секунды этой близости.
Все, что угодно.
Ломтик жареного картофеля словно разбух во рту. Мать и отец ели молча.
Мучительное ожидание взрыва.
Не проглотить.
В руке две вилки. Три.
Стол шатается.
Надо проглотить.
Страх хочет вырваться из живота наружу.
Глотай же, ради всего святого. Глотай! Не делай хуже, чем есть.
Простите меня. Простите. Скажите, что мне сделать, чтобы меня простили? Только чтобы не надо было больше ждать.
Я сделаю все, что угодно, только простите меня.
Все, что угодно.
Беатрис Форсенстрём отложила прибор. Она по-прежнему не смотрела на Сибиллу, когда единой фразой разверзала бездну.
— Мне сообщили, что ты разъезжаешь на этой машине.
~~~
Ее спасла женщина с бульдогом. Сибилла увидела ее издалека, та стояла в самом конце улицы Гренсгатан, там, где начинается дачный поселок Эриксдаль, и бурно жестикулировала, словно сама с собой. Подойдя ближе, Сибилла заметила торчавший из ее уха проводок гарнитуры от мобильного телефона, что, согласно последним веяниям, якобы защищает мозг абонента от опасного радиоизлучения. Она читала об этом в газете.
— Я прямо в ярость пришла!
Замедлив шаг, Сибилла прислушалась. Бульдог сидел на земле и с интересом наблюдал за возмущенной хозяйкой.
— Мы что, живем в каком-нибудь долбаном полицейском государстве, а? Да мне начхать, кого вы ищете. Когда я выхожу из дома и иду по шведской улице, я не рассчитываю, что мне ни с того ни с сего сунут под нос пистолет! Это же идиотизм, черт бы вас всех побрал.
Сибилла остановилась.
— Нет, я не буду успокаиваться! Я обязательно сделаю заявление! Они даже не извинились. Меня не пропускали, пока я не показала им удостоверение личности! Я пришла в ярость, натуральную ярость!
Женщина замолчала, видимо, выслушивая ответ. Заметила Сибиллу, которая тут же отвела взгляд в сторону.
— Нет, этого я делать не буду! А если вы не примете мое заявление, я обращусь в другой участок.
Закончив разговор, женщина сунула мобильник в карман. Собака поднялась с места.
— Пойдем, Кайса.
Дама с собакой перешла улицу, приблизившись к застывшей и онемевшей Сибилле.
— Не ходите туда.
Сибилла осторожно улыбнулась:
— А что там случилось?
— Там все просто кишит полицейскими. Но понимаешь это, только когда тебе суют под нос пистолет. Вытворяют черт знает что. Я так возмущена!
Сибилла кивнула:
— Спасибо. Я тогда тоже, пожалуй, туда не пойду.
Женщина с собакой пошла своей дорогой. Сибилла тяжело выдохнула.
Уно Ельм. Дачный иудушка. Чтоб ты сдох.
Надо делать ноги. Срочно.
Господи, где же ей взять сил?
Выживать — это одно. Это у нее получалось. Но все время убегать?
Она прибавила ходу. Вообразила, что ее уже обнаружили и теперь идут за ней по пятам.
Как Ельм догадался, что это она? По газетной фотографии он узнать ее не мог. Ведь не мог же! А если мог, то она пропала. Ей теперь никуда носу не высунуть.
