С тех пор как она оставила в «Гранде» свой ежедневник, числа и дни недели у нее слегка путались. Но если она подсчитала правильно, то благотворительный взнос должен прийти именно сегодня. Впрочем, сначала надо сделать что-нибудь с волосами. Ладно, она возьмет деньги на краску из запретного кошелька, а потом сходит на Дроттнинггатан, заберет конверт и вернет все до мелочи.
До Рупстена можно доехать на 76-м. Обычно она избегала ездить на автобусах. Пройти через турникеты в метро, не заплатив, всегда проще. Вытащив из нательного тайника двадцатикроновую купюру, она направилась к остановке.
Шесть лет она не прикасалась к этим деньгам. И вот.
Чтоб вы провалились.
Сначала она стояла на остановке одна, но со временем подошли еще люди. Никто не обращал на нее внимания, но она все равно старалась избегать прямых взглядов.
В подошедшем автобусе, несмотря на час пик, было много свободных мест. Четырнадцать крон в один конец. Целое состояние.
Она уселась на последний ряд, поставив рюкзак на сиденье рядом. У остановки Слюссен все сидячие места всё же заняли, и какая-то женщина раздраженно посмотрела на ее рюкзак. В другой ситуации это не имело бы никакого значения, но сейчас лучше бы на нее смотрели как можно меньше.
Она взяла свой багаж на колени, и женщина, вытащив из своего портфеля газету, села рядом.
Сибилла смотрела в окно. Показался мост Шеппсбрун. Они проезжали мимо табачного киоска, загорелся красный, и автобус остановился. Продавец киоска развешивал первые полосы свежих газет, и в тот момент, когда автобус снова тронулся, она увидела текст.
Глаза прочитали его машинально и сами отправили информацию в мозг.
Этого не может быть!
Довольно долго она просидела, тупо глядя перед собой. В теле пульсом отдавался страх и растерянность. Будто кто-то медленно затягивал вокруг шеи веревку.
Наконец она поймала на себе чей-то взгляд, и это нарушило ее оцепенение. Инстинктивно схватив рюкзак, она закрылась им, как щитом. В результате глаза ее уперлись в газету, раскрытую на коленях у сидевшей рядом женщины.
Она не хотела ничего видеть, но глаза ее снова жили собственной жизнью.
Ее затошнило уже от одного заголовка.
Она не могла читать дальше. Снова впала в тупой ступор и решилась пошевелиться, только когда женщина вышла.
Когда автобус приехал на конечную остановку, в салоне никого, кроме нее, не осталось. Направляясь к выходу, она заметила, что попутчица оставила газету на сиденье.
Сибилла не хотела.
Но знала, что должна.
Чтоб они все сдохли.
Вышла из автобуса и сунула газету в рюкзак.
По дороге к Нимродсгатан она зашла в «Консум» и купила упаковку черной краски для волос. Снова посягнула на неприкосновенное. Но она вернет все до последнего эре, как только сходит на почту и заберет подачку.
Для нее, как и для других посвященных, многоквартирный дом на Нимродсгатан был бесценным местом. В их кругах о такой роскоши нужно молчать, и когда-то ей пришлось очень дорого заплатить за информацию.
Не деньгами.
Подъезд был открыт круглые сутки. В квартирах отсутствовали удобства, поэтому подвал переоборудовали в отличные туалетные блоки. С душевыми и красивым кафелем, с немереным количеством горячей воды и туалетной бумагой в клозетах.
И с замками.
Но она была одной из тех избранных, кто знал, где хранится запасной ключ. Половина лестничного марша вниз от первого этажа, прямо у двери подвала — вот они, святые врата! — располагался старый железный люк. Под ним-то жильцы и хранили резервный ключ. Ключ был привязан к полуметровой деревяшке, чтобы его случайно не сунули в карман.
Он был поистине золотым, этот ключ. Если не платиновым.
К тому же тут можно запереться.
Изнутри.
Сначала она набрала в раковину воды и замочила трусы. Немного жидкого мыла заменит порошок. Потом сняла с себя всю одежду и включила горячую воду. Ей повезло. Кто-то забыл флакон бальзама.
Она закрыла глаза, но увиденная в автобусе газетная «шапка» не исчезала.
Когда же это кончится?
Когда же наступит конец этому кошмару?
Женщина из «Гранда» снова убивает
Новое ритуальное убийство в Вестервике
~~~
— Как давно это продолжается?
Ради такого случая с ней заговорил отец.
Сибилла сглотнула. Стол перед ней по-прежнему шатался.
— Что продолжается?
Беатрис Форсенстрём ухмыльнулась:
— Не прикидывайся дурочкой, Сибилла. Тебе прекрасно известно, что мы имеем в виду.
Да, известно. Кто-то увидел ее в машине Микки.
— Мы познакомились весной.
Родители переглянулись. Будто между ними протянулись эластичные нити.
— Как его зовут?
Спрашивал снова отец.
— Микаэль. Микаэль Перссон.
— Мы знакомы с его родителями?
— Не думаю. Они живут в Вэрнаму.
На какое-то время стало тихо. Сибилла попыталась расслабиться.
— На что он живет? Я так полагаю, он где-то работает?
Сибилла кивнула:
— Он автомеханик. О машинах он знает все.
— Да что ты говоришь.
Родители снова переглянулись. Нитей между ними становилось все больше и больше. Красных и зеленых трепещущих нитей. Но у них больше не было лиц. Сибилла посмотрела в пол.
— Мы не желаем, чтобы наша дочь каталась на этом драндулете.
— Это «De Soto-Firedom»! Пятьдесят девятая модель!
— Мы не желаем, чтобы ты вообще общалась с кем-либо из этого круга.
Голова превратилась в кусок свинца. Кусок свинца валился набок, и она не могла его удержать.
— Они мои друзья.
— Сиди как следует, когда с тобой разговаривают.
Голова автоматически приподнялась, но шея не могла держать ее прямо. Сибилла откинулась назад и уперлась в высокую спинку стула.
— Что с тобой, Сибилла? Что с тобой происходит?
Краем глаза Сибилла видела, что к ней приближается мать. Голова крепко опиралась на спинку стула. В тот момент, когда мать подошла совсем близко, Сибилла почувствовала, что голова скатывается на пол, увлекая за собой все тело.
— Сибилла? Как ты, Сибилла?
Она лежала на чем-то мягком и слышала голос матери. На лбу было что-то холодное и мокрое. Она открыла глаза. Это ее комната, ее кровать, мать сидит с краю. Отец стоит посреди комнаты.
