I. Зал забоя скота
08:30
Восемь серых птичек сидят на проводах в темноте,
Ветер холодный — разве это хорошо?
Маленький желтый школьный автобус взобрался на крутой подъем шоссе, и она на мгновение увидела огромное покрывало блеклой пшеницы — раскинувшееся на тысячу миль пространство колыхалось и колыхалось под серым небом. Затем они снова нырнули вниз, и горизонт исчез.
Расправили птички крылья
И взмыли к клубящимся облакам.
Запнувшись, она посмотрела на девочек, которые одобрительно ей кивали. И поняла, что разглядывает густую пелену пшеницы, не обращая внимания на свою аудиторию.
— Нервничаете? — поинтересовалась Шэннон.
— Не спрашивай ее, — предостерегла подругу Беверли. — Плохая примета.
— Нет, — ответила ученицам Мелани, — она не нервничает, — и снова посмотрела на пролетавшие мимо поля.
Три девочки клевали носами, но остальные пять не спали и ждали продолжения стихотворения. Мелани снова начала читать его, но не успела закончить и первой строки, как ее перебили.
— Подождите, а что это за птицы? — нахмурилась Киэл.
— Не перебивай! — воскликнула семнадцатилетняя Сьюзан. — Перебивают только филистеры.
— А я не такая! — ощетинилась Киэл. — Кто такие филистеры?
— Тупые придурки, — объяснила Сьюзан.
— Тупые придурки? — удивилась Киэл.
— Дай ей закончить.
— Восемь маленьких птичек по небу всю ночь летали, — продолжала Мелани. — Пока на солнышко не попали.
— Стоп, вчера их было пять, — рассмеялась Сьюзан.
— Теперь ты перебиваешь, — заметила долговязая проказница Шэннон. — Значит, ты сама фи… как этот там? Филадель…
— Филистер, — поправила Сьюзан.
Круглолицая Джойслин, слишком робкая, чтобы как-то себя проявить, энергично закивала, словно тоже заметила оговорку, но постеснялась сказать вслух.
— Но вас-то восемь, поэтому я и поменяла число.
— А разве можно? — спросила четырнадцатилетняя Беверли, вторая по старшинству ученица в автобусе.
— Мое стихотворение, — отрезала Мелани. — Сколько захочу, столько и будет птиц.
— Сколько там будет людей? На декламации?
— Сто тысяч. — Казалось, Мелани говорит вполне серьезно.
— Не может быть! Правда? — живо отозвалась восьмилетняя Шэннон, тогда как Киэл, ее сверстница, выглядевшая намного старше, закатила глаза.
Мелани вновь посмотрела в окно, где проплывали унылые пейзажи среднего юга Канзаса с единственным цветным пятном — голубой силосной ямой компании «Харвестор». Стоял июль, но погода была холодной, и хмурое, затянутое облаками небо грозило дождем. Они проехали мимо огромных комбайнов и автобусов с рабочими-мигрантами, за которыми катились передвижные туалеты. Землевладельцы и издольщики управляли огромными тракторами «Мейси» и грузовиками «Харвестор», и Мелани представила, с какой тревогой они глядят на небо. Настала пора собирать озимую пшеницу, а ливень мог свести на нет восемь месяцев напряженного труда.
Мелани отвернулась от окна и, смущаясь, стала разглядывать ногти, которые каждый вечер старательно подравнивала и подтачивала. Их покрывал тонкий слой лака, и они казались настоящими перламутровыми чешуйками. Она подняла руки и предложила на суд девочек еще несколько стихотворений, выделяя со вкусом, словно нараспев, каждое слово.
Ни одна из девочек больше не спала: четыре смотрели в окна, три уставились на руки Мелани, а пухленькая Джойслин Вейдерман следила за каждым движением учительницы.
«Эти поля никогда не кончатся», — подумала Мелани.
Сьюзан проследила за ее взглядом.
— Черные дрозды. И вороны, — вздохнула она.
Да, именно они. И не пять, и не восемь, а тысяча, целая стая. Птицы косились на землю, на желтый автобус, смотрели в нахмурившееся лиловато-серое небо.
Мелани взглянула на часы. Они еще не выбрались на автостраду. До Топики оставалось минимум три часа.
Автобус съехал в очередной пшеничный каньон.
Она почувствовала тревогу прежде, чем осознала ее причину. Потом Мелани рассудила, что это не было ни внутренним предупреждением, ни предчувствием. Дело было в больших красноватых пальцах миссис Харстрон, вцепившихся в руль.
Руки пришли в движение.
Глаза женщины слегка сузились. Плечи дернулись, голова чуть склонилась. Такие мелкие движения тела отражают то, чем занят мозг.
— Девочки спят? — отрывисто спросила миссис Харстрон, и ее рука тут же вернулась на руль. Мелани подалась вперед и сообщила, что никто не спит.
Близняшки Анна и Сузи, хрупкие словно перышки, приподнялись и, дыша в широкие плечи учительницы, посмотрели в ветровое стекло. Миссис Харстрон махнула им рукой.
— Сядьте нормально! Немедленно! И глядите в боковое окно. В левое.
Вот тогда Мелани увидела машину. И кровь. Много крови. Она заставила девочек сесть.
— Не смотрите, — предупредила Мелани. Ее сердце гулко стучало. Руки внезапно стали тяжелыми. — И пристегните ремни. — Она с трудом произносила слова.
Джойслин, Беверли и десятилетняя Эмили послушались сразу. Шэннон поморщилась и украдкой посмотрела вперед, а Киэл возмутилась:
— Сьюзан глядела, а я что, хуже?
Анна сразу присмирела и сложила руки на коленях. Она побледнела, и это было особенно заметно по сравнению с ее загорелой, как подрумянившийся на солнце персик, сестрой. Мелани погладила девочку по голове и показала в левое окно автобуса.
— Смотрите на пшеницу.
— Очень интересно, — фыркнула Шэннон.
— Бедняги. — Двенадцатилетняя Джойслин смахнула слезы с пухлых щек.
Красный «кадиллак» крепко ударился об оросительную заслонку. Из-под капота шел дым. Пожилой водитель наполовину вывалился из автомобиля, и его голова касалась асфальта. Мелани заметила и вторую машину — серый «шевроле». Столкновение произошло на перекрестке. Судя по всему, «кадиллак», имевший первоочередное право проезда, врезался в серую машину, потому что ее водитель не обратил внимания на знак, предписывающий остановиться. «Шеви» выбросило с дороги в высокую пшеницу. Внутри никого не было. Покореженный капот съехал набок, из радиатора валил пар.
Миссис Харстрон остановила автобус и потянулась к потертой хромированной ручке дверцы.
«Нет! — пронеслось в голове у Мелани. — Поезжай дальше — найди продуктовую лавку, какой-нибудь магазин или дом. Много миль они ничего не встречали, но должно же быть что-то впереди. Только не останавливайся! Двигайся вперед». Она не произнесла ни слова, но ее руки, должно быть, шевелились, потому что Сьюзан сказала:
