— Попробуй заикнись… увидишь, что с тобой будет.
«Задержи его, отвлеки. Надо выиграть время для сестер-близняшек».
Мелани нахмурилась и покачала головой.
Он повторил.
Она снова покачала головой и показала на уши. Медведь начал закипать.
Наконец Мелани отстранилась и ткнула пальцем в пыльный пол.
«Скажи только слово, и я убью тебя», — написал он.
Она кивнула.
Медведь стер слова и застегнул рубашку.
Иногда люди, даже Иные, глухи, немы и слепы как мертвецы. Мы воспринимаем только то, что хотим видеть. Это опасно, это тяготит. Но иногда, как на этот раз, способно сотворить чудо. Медведь неуверенно поднялся, заправил рубашку в джинсы и довольными остекленевшими глазами обвел зал забоя. Его лицо пылало. А затем он вышел, так и не заметив, что на месте сестер-близнецов остались только их туфельки. Девочки ускользнули и уплыли из этого страшного места.
«Много летя была не кем иным, а только Глухой. Я жила Глухой, я ела Глухой, я дышала Глухой».
Мелани разговаривала с де л’Эпе.
Она снова укрылась в своей музыкальной комнате, потому что не могла думать, как сестры прыгнули в темные, мрачные воды реки Арканзас. Очень хорошо, что им удалось бежать, убеждала она себя. Мелани не забыла, как Медведь смотрел на девочек. Что бы с ними ни произошло, это лучше, чем оставаться здесь.
Де л’Эпе передвинулся в кресле и спросил, что она имела в виду, сказав, будто была только глухой.
— Когда я училась в предпоследнем классе, в школе Клерка Лорена началось движение Глухих. Глухих с заглавной буквы. Орализм потерпел поражение. Наконец-то у нас стали преподавать английский язык глухих, что, впрочем, было идиотским компромиссом. А уже потом перешли на американский знаковый язык.
— Я интересуюсь языками. Расскажи мне, — он так и сказал бы? Ведь это моя фантазия! Значит, сказал бы.
— Американский язык глухих восходит к своему европейскому прототипу, который в 1760-х годах изобрел во Франции человек, в честь которого названы вы. Аббат Шарль Мишель де л’Эпе. Он, подобно Руссо, догадывался, что существовал доисторический язык людей. Язык чистый, всеохватывающий и безукоризненно точный, способный непосредственно выражать любое чувство и такой прозрачный, что с его помощью нельзя обманывать или вводить в заблуждение собеседника.
Де л’Эпе улыбнулся.
— Получив французский язык знаков, Глухие стали самими собой. Ученик школы аббата де л’Эпе Лорен Клерк в начале 1800-х годов прибыл в Америку с Томасом Галлодетом, священником из Коннектикута, и основал в Хартфорде школу для глухих. Сначала там пользовались французским языком, но он все больше обогащался местными диалектами, особенно тем, которым пользовались на острове Мартас-Виньярд, где жило много потомственных глухих. Так возник американский знаковый язык. И он позволил нам больше, чем что-либо другое, жить нормальной человеческой жизнью. Но любой язык — знаков или устный — нужно развивать с трехлетнего возраста, иначе человек останется недоразвитым.
Де л’Эпе иронично посмотрел на нее.
— По-моему, ты это все прорепетировала.
Мелани рассмеялась.
— Как только американский язык глухих начали преподавать в школе, я присоединилась к движению Глухих и стала жить ради него. Усвоила генеральную линию. Главным образом благодаря Сьюзан Филлипс. Удивительно: я была тогда студенткой-практиканткой. Она заметила, как я повожу глазами вверх-вниз, когда пытаюсь прочесть слова по губам, подошла и сказала:
— «Слышать» означает для меня одно: противоположное тому, что есть я.
Мне стало стыдно.
Позже она добавила, что термин «глухота» должен возмущать нас, потому что так называют нас в обществе Иных. А попытки построить образование на том, чтобы развить у глухих речь, — это еще хуже. Такие глухие стремятся притвориться слышащими. Но они еще не окончательно переметнулись на чужую сторону. И если, как говорила Сьюзан, мы узнаем о таких людях, надо всеми силами пытаться их спасти.
Я понимала, о чем она говорит, потому что сама много лет пыталась перейти на другую сторону. Правило простое: учись предвидеть, что тебя ждет; пытайся догадаться, что последует, о чем тебя спросят, а если разговор происходит на шумной улице, всегда есть возможность попросить говорить громче или повторить сказанное. Но после знакомства со Сьюзан я больше этим не занималась. Стала противницей тех, кто старался научить глухих говорить. Начала преподавать американский язык глухих. Стала писать стихи и участвовать в декламациях в театре глухих.
— Так ты поэт?
— Поэзия заменила мне мою музыку. Она ближе к музыке, чем что-либо другое, доступное мне.
— Что представляют собой стихи, если их изображать жестами руки? — спросил де л’Эпе.
Мелани объяснила, что рифма образуется не акустически, а формой кисти, которая, изображая последнее слово строки, подражает той, что была в конце предыдущей.
— Восемь серых птичек сидят на проводах в темноте. Ветер холодный — разве это хорошо? Расправили птички крылья. И взмыли в клубящиеся облака, — продекламировала она.
Рифма двух первых и двух последних строк создается сходными жестами руки. Понятия «темнота» и «хорошо» передаются направленной к говорящему плоской ладонью со сдвинутыми пальцами. А «крылья» и «облака» такой же, но направленной вверх ладонью.
Де л’Эпе завороженно слушал. Мелани показала ему еще несколько своих стихотворений. Она каждый вечер втирала в ногти миндальный крем, и они стали гладкими и прозрачными.
Она изменила тему.
— Где только я не отметилась. В Национальной ассоциации глухих, Бикультурном центре, Спортивной ассоциации глухих.
Де л’Эпе кивал. (А как бы она хотела, чтобы и он рассказал о своей жизни. Женат? Господи, только бы нет! Дети есть? Он старше, чем ей показалось, или моложе?)
— Моя карьера была ясна. Мне было уготовано стать первой глухой женщиной, заправляющей фермой.
— Фермой?
— Можете задать мне любой вопрос о подкормке зерновых. О безводном аммиаке. Что вы хотите знать о пшенице? Красная пшеница пришла к нам из русских степей. Но в ее названии нет ничего политического, во всяком случае у нас, в Канзасе. Все дело, сэр, в ее цвете. «Янтарный цвет полей…»
[38]
Хотите знать, в чем преимущество сева не в борозду и как соответствовать торговому кодексу и получить кредит под урожай, который еще не взошел? «На весь прирост и приспособления на упомянутой земле»?
Мелани объяснила, что ее отец владел шестьюстами шестьюдесятью акрами земли в центре Южного Канзаса. Он был долговязым и изможденным на вид, что многие принимали за твердость характера. Трудился отец много и охотно, но ему не хватало таланта, что он считал невезением. И признавался — но только себе, — что ему нужна помощь всех домашних. Разумеется, большую часть своего состояния он собирался оставить сыну. Но в наши дни ферма — это крупный бизнес. Гарольд Черрол мечтал разделить хозяйство на трети: одну — сыну Дэнни, другую — дочери Мелани. И радоваться, наблюдая, как процветает семейное предприятие.
