Около четырех Диана спустилась во двор, чтобы насладиться тишиной и покоем. Из степи доносился аромат сожженных солнцем трав, где-то очень далеко за коричнево-желтыми стенами скакали лошади. Людей видно не было, только монахи в коричнево-красных тогах бесшумно проходили мимо террасы.
Здесь царили ясность и чистота в их первозданном виде. Солнце. Холод. Лес. Камень. И больше ничего. Стволы огромных деревьев скрипели и медленно раскачивались, смягчая полноту ощущений. Диана улыбнулась. Все в этом месте было для нее чужим, но почему-то казалось удивительно знакомым: и засыпанный красными листьями двор, и удлинявшее тени солнце. Она словно наяву видела двор своей начальной школы, вспоминала, как вглядывалась в камешки, щепочки, песок и траву, пытаясь разгадать устройство мира. Здесь она снова встретилась с тем удивительным смешением строгости и трогательности, холодности и мягкости, которое завораживало ее тогда на переменах.
Голуби с шумом вспорхнули в небо. Молодой женщине показалось, что у нее над головой распахнулось волшебное окошко и мир одарил ее мгновением счастья.
За спиной Дианы послышались шаги.
На крыльце появился Джованни. Тыльной стороной ладони итальянец поглаживал заросшие щетиной щеки и выглядел ужасно милым. Диане он напомнил малыша-сластену. А еще она подумала о витринах полутемных итальянских тратторий, где красуются за стеклом красавцы торты. Глядя на Джованни, немудрено было ощутить легкий голод, желание съесть что-нибудь вкусненькое…
Диана надеялась, что молодой дипломат произнесет что-нибудь значительное, достойное переживаемого ими момента. Но итальянец ее ожиданий не оправдал. Погладив себя по животу, он спросил:
– Не хотите ли поесть?
50
Джованни повел ее прямо в монастырскую трапезную. По его словам, монахи готовили лучшие в городе бозы – монгольские манты с бараниной. Во второй половине дня итальянец добыл все необходимые разрешения, договорился, что они уедут на рассвете и ради экономии времени будут ночевать в одной из келий на втором этаже. Закончив излагать свой план, Джованни лучезарно улыбнулся: он был полон решимости не отпускать Диану от себя ни на шаг.
У нее не было сил отвечать. Возникшая между ними близость смущала и даже раздражала ее. Диана все еще ощущала присутствие Патрика Ланглуа, не могла забыть его низкий голос, аромат чистоты, самоиронию. Вмешательство в ее жизнь Джованни сминало воспоминания, приземляло их.
Они сидели по разные стороны большого стола, наискосок друг от друга. Невозможно было ужинать вместе и держаться отчужденно. Дипломат не задал ни одного вопроса, ничего не стал комментировать, смирившись с тайнами Дианы, и с аппетитом принялся за еду. Она ограничилась булочками, проигнорировав основное блюдо.
Итальянец говорил не умолкая. Он был этнологом и в 90-х защитил диссертацию о преследовании тунгусов и якутов коммунистическими властями, после чего хотел поехать в Заполярье, в тундру, но экспедиция все откладывалась. Тогда Джованни перешел на дипломатическое поприще, согласившись на назначение в Улан-Батор (туда никто не хотел ехать), и с головой погрузился в изучение этносов, населявших неизведанную территорию.
Диана рассеянно слушала рассказ Джованни, все ее внимание было приковано к ужинавшему за соседним столом человеку в темных очках. Даже в тусклом свете слабых ламп она легко узнала европейца. Джованни не заметил странного человека с зачесанными назад желтыми волосами. Он отодвинул тарелки и вытащил из сумки ноутбук.
– Я проложил наш маршрут. Хотите взглянуть?
Диана обошла стол. На экране мерцала карта Монгольской Народной Республики. Все названия были написаны по-русски. Джованни подвел стрелку курсора к черному кружку в центре территории, потом провел линию наверх, к голубой точке у границы с Россией: это было изображение озера.
– Вот куда нам нужно. Это Цаган-Нур. Белое озеро.
Их путь пролегал практически через всю территорию Монголии.
– Так… далеко? – спросила Диана.
– Тысяча километров на северо-запад. Сначала мы полетим самолетом в Мурэн. Сюда. Там пересядем на другой рейс – до деревни Цаган-Нур.
Потом придется купить оленей, чтобы добраться до озера.
– Оленей?
– Дорог там нет, так что на машине не проедешь.
– Но… почему олени, а не лошади?
– Нам нужно будет пройти перевал на высоте трех тысяч метров. В тундре не выживет ни одна лошадь – там растут только мох и лишайники.
Диана начала осознавать масштаб предстоящего путешествия. Чтобы успокоиться, она принялась искать глазами что-нибудь знакомое, привычное, и ее взгляд остановился на красном китайском термосе. Диана налила себе чаю, долго смотрела, как плавают в красноватой жидкости длинные коричневые листочки, потом спросила:
– Как быстро мы доберемся до деревни?
– За день. Если попадем на оба запланированных рейса.
– А сколько займет путь до озера?
– Думаю, не больше суток.
– А от озера до токамака?
– Несколько часов. Лаборатория находится за первой вершиной отрогов Хоридол Саридага.
Диана подумала о 20 октября – дате назначенной битвы – и произвела в уме подсчет. Если они отправятся в путь 17 октября, она может успеть, у нее даже останется день в запасе. Диана глотнула чаю и спросила:
– Вы там когда-нибудь бывали?
– Никто никогда там не бывал! До начала девяностых эта зона оставалась запретной, так что…
– Что вам известно о токамаке?
Джованни покачал головой:
– Немного. Кажется, на этом объекте занимались термоядерным синтезом, это не моя епархия.
– Вы знали, что на ТК-17 была лаборатория парапсихологии?
– Нет. Впервые слышу. Вас и эта область интересует?
– Мне важно все, что касается этого объекта.
Джованни на несколько секунд задумался, потом пробормотал вполголоса:
– Забавно, что вы мне об этом говорите.
– Почему?
– Потому что я уже имел дело с подобными лабораториями, когда писал докторскую.
– Я думала, вы изучали преследования сибирских этносов, – удивилась Диана.
– Именно так.
– В каком смысле?
Итальянец напустил на себя загадочный вид, бросил короткий взгляд на человека в темных очках и ухмыльнулся.
– Опасайтесь славянских шпионов!
Он придвинулся к Диане вплотную, поставил локти на стол и начал рассказывать:
– Глава моей работы была посвящена религиозным верованиям в пятидесятые-шестидесятые годы. Принято считать, что хрущевский период был гораздо либеральнее сталинского, но только не в отношении религии – в самом широком понимании этого слова. Особенно сильно давили, например, на баптистов, буддистов и последователей анимизма – этой веры придерживались обитатели тайги и тундры. Хрущев приказал арестовать всех лам и шаманов, сжечь храмы и святилища.
