– Кого вы хороните, дитя мое?
– Себя.
22
Когда Анна добралась до приемного покоя отделения "Скорой помощи" больницы Сент-Антуан, она поняла, что ее ждет новое испытание. Придется выстоять в столкновении с болезнью и безумием.
Свет люминесцентных ламп отражался от белых кафельных стен, заполняя собой все помещение.
Сейчас могло быть восемь часов утра или одиннадцать вечера. В приемном покое было жарко, как в тамбуре вагона, удушающая атмосфера обрушивалась на людей, как тяжелая свинцовая туча, пропахшая дезинфекцией. Попав сюда, вы оказывались в зоне перехода между жизнью и смертью, где не действуют законы пространства и времени.
На привинченных к стене стульях восседали фантастические образчики больного человечества. Мужчина с бритым черепом не переставая чесал запястья, периодически зажимая голову ладонями; его сосед-клошар, намертво приклеившийся к сиденью, гортанным голосом ругал медсестер и умолял, чтобы кто-нибудь "вправил ему яйца"; чуть в стороне от них старуха в одной рубахе все время пыталась раздеться, бормоча что-то нечленораздельное и демонстрируя окружающим серое тело в слоновьих складках, опоясанное детской пеленкой. Нормальным казался только человек, сидевший боком у окна. Впрочем, стоило ему повернуться, и Анна заметила, что другая половина его лица утыкана осколками стекла и залита успевшей засохнуть кровью.
Анна не была ни удивлена, ни напугана этим Двором Чудес. Напротив. Этот бункер казался ей идеальным местом, чтобы остаться незамеченной.
Четырьмя часами раньше она увлекла за собой священника в глубину склепа и начала рассказывать о своих русских корнях и страстной вере, о том, что тяжело больна и хочет быть похоронена в этом святом месте.
Настоятель смотрел на нее с недоверием, но все-таки слушал целых полчаса и, сам того не зная, спас от рыскавших по кварталу людей с красными повязками на рукавах.
Когда Анна выбралась на свет божий, путь был свободен. Кровь на ране свернулась, и она могла передвигаться по улицам, спрятав руку под кимоно и не привлекая к себе слишком много внимания.
Больше двух часов Анна бродила под дождем, затерявшись в толпе на Елисейских Полях. Она старалась не думать, не позволяла себе приблизиться к темной пропасти своего сознания.
Она была свободна, и она была жива.
И это немало.
В полдень, на площади Согласия, она спустилась в метро. Линия № 1, в направлении к Венсеннскому замку. Сидя в конце вагона, она твердо решила получить подтверждение, прежде чем искать пути отхода и спасения. Анна мысленно перебрала больницы, находившиеся на этой линии, и остановилась на заведении Святой Анны рядом со станцией "Бастилия".
Она ждала уже двадцать минут, когда появился врач: под мышкой он держал большой конверт. Положив снимки на пустую стойку, он начал шарить в одном из ящиков стола. Анна рванулась к нему.
– Вы должны немедленно принять меня!
– Дождитесь своей очереди, – бросил он через плечо, даже не оглянувшись. – Сестра вас пригласит.
Анна схватила его за руку.
– Прошу вас! Мне необходимо сделать рентген!
Он недовольно обернулся, но выражение его лица сразу изменилось.
– Вы подходили к регистратуре?
– Нет.
– И не предъявляли полис?
– У меня его нет.
Врач окинул ее взглядом с головы до ног. Это был высокий, темноволосый, очень смуглый парень в белом халате и сабо на пробковой подошве. Загар и золотая цепочка на волосатой груди делали его похожим скорее на ловеласа из итальянской комедии, чем на медика из отделения "Скорой помощи". Он беззастенчиво разглядывал ее с улыбкой знатока на губах, потом спросил, кивнув на разорванный рукав кимоно, промокший от крови.
– Дело в вашей руке?
– Нет. Я... У меня болит лицо. Я хочу сделать рентген.
Он нахмурился и почесал поросшую жесткой шерстью грудь.
– Вы упали?
– Нет. Скорее всего, невралгия лицевого нерва. Не знаю.
– Или обычный синусит. – Он подмигнул. – В это время года многие им страдают.
Он бросил взгляд на ожидавших своей очереди пациентов: наркоман, алкоголик, старуха... Обычный контингент. Врач вздохнул – похоже, он был готов позволить себе небольшую передышку в обществе Анны.
Улыбнувшись хорошенькой пациентке широкой улыбкой средиземноморского красавца, он нежно произнес:
– Мы пропустим вас через сканер, моя дорогая мисс. Сделаем панорамный снимок. – Он ухватил ее за разорванный рукав. – Но сначала – перевязка.
* * *
Часом позже Анна стояла на каменной галерее, нависавшей над больничным садом: врач разрешил ей дождаться здесь результатов обследования.
Погода изменилась, солнце пробивалось сквозь завесу дождя, превращая его в серебряный волшебный туман. Анна вглядывалась в капли дождя на листьях, в радужные лужицы и тонкие ручейки, сбегающие по гравию к корням деревьев. Эта маленькая игра позволяла ей не поддаваться панике. Главное – никаких вопросов. Еще не время.
Справа за ее спиной раздались шаги. Врач возвращался, неся в руке рентгеновские снимки. Он больше не улыбался.
– Вы должны были сказать мне о несчастном случае.
Анна поднялась ему навстречу.
– О каком несчастном случае?
– Что с вами произошло? Автомобильная авария?
Анна в ужасе отступила к стене. Врач недоверчиво покачал головой.
– Никогда бы не поверил, что пластические хирурги научились такое делать, если бы не увидел собственными глазами. И никогда бы не догадался по вашему внешнему виду...
Анна вырвала у него из рук сканограмму.
И увидела на снимке треснувший во многих местах череп – сшитый, склеенный, сросшийся. Черные линии указывали на участки на лбу и скулах, подвергшиеся пересадке тканей; нос был переделан полностью; штифты в углах верхней челюсти и у висков поддерживали протезы.
Анна издала смешок, больше похожий на рыдание, и побежала по галерее.
Сканограмма дрожала в ее пальцах, как огонек голубого пламени.
Часть IV
23
Уже два дня они колесили по турецкому кварталу. Поль Нерто не понимал стратегии Шиффера. Им следовало уже в воскресенье вечером отправиться к Мареку Чезиушу, по прозвищу Мариус, одному из руководителей Искеле, и вытрясти из этого работорговца имена и фамилии трех жертв.
Вместо этого Шиффер захотел возобновить связи со "своим" кварталом – найти зарубки, как он сказал. Два дня он принюхивался, приглядывался, наблюдая за своей бывшей территорией, но не задал ни единого вопроса. Ни на минуту не прекращавшийся ливень позволял им оставаться невидимками: они сидели в машине и наблюдали, а их никто не замечал.
