Такси остановилось возле дома № 157 по улице Пьедрас. Жанна снова заплатила по счетчику, бросив раздраженный взгляд в сторону Феро. Его вид немного ее успокоил. Бледный, напряженный, весь какой-то расхристанный, психиатр сидел как на иголках. Сейчас он казался лет на десять моложе того элегантного мужчины, с которым она познакомилась в Гран-Пале. Ни дать ни взять — студент, получивший дубинкой по черепу и подобранный скорой помощью. Она вспомнила, что утром, в самолете, он прочитал дневник Пьера Робержа. Да еще потом она напичкала его информацией о бесчинствах аргентинских генералов. Н-да, для салонного психоаналитика, пожалуй, слишком много впечатлений…
На короткий миг она залюбовалась чертами его лица — черные глаза, изящно очерченные брови. Он походил на какого-то мексиканского киноактера. Красивый мужик, ничего не скажешь. Но для ее расследования — балласт. Растроганная, она неожиданно для себя протянула руку и убрала у него со лба непослушную прядь. И тут же сама себя одернула. С нарочитой грубоватостью хлопнула его по плечу и, распахивая дверцу автомобиля, воскликнула:
— Vamos, companero!
[75]
Улица Пьедрас была холодной и пустынной. Стоящие вдоль нее дома казались необитаемыми. Подъезд был закрыт на кодовый замок. Пришлось стоять и ждать добрых десять минут, пока дверь не открылась, выпуская посетителя. Их бросало то в жар, то в холод. Словно они притащили с собой, наподобие вируса, и свою бессонную ночь, и долгие часы тяжелого перелета.
Внутри здания было так же безлюдно. Бесконечный коридор. Серые стены. Пол в темно-коричневой плитке с редкими белыми вкраплениями. По бокам — двери. Совершенно одинаковые. Они вышли к лифту, забранному железной решеткой. Поднялись на четвертый этаж. Еще один коридор. Снова длинный ряд дверей. Табличка с указанием «Madres» нашлась в самом конце. Под ней висела черно-белая фотография с изображением площади Мая.
Жанна надавила кнопку звонка. Тишина. Неужели придется возвращаться в отель? Поискать уютный ресторанчик и до завтрашнего утра изображать из себя образцовых туристов? Минуло несколько секунд, и вот раздался щелчок отпираемого замка. Глупо, но Жанне казалось, что перед ними должна появиться старуха — мадонна и колдунья в одном лице.
Личность, открывшая им дверь, не имела ничего общего с этим стереотипом. Это был мужчина лет сорока, в сорочке в розовую полоску, отлично сшитых брюках с острыми стрелками, в модных мокасинах. Он гораздо больше походил на банкира, чем на добровольца.
Жанна назвала свое имя, представила Феро и объяснила, что они специально приехали из Парижа, чтобы…
— Париж? — перебил их мужчина. — Я прекрасно знаю Париж! — Он заговорил по-французски, хотя и с акцентом. — Я там немного учился. Сорбонна! Жорж Батай! Синематека!
Тон, заданный собеседником, не оставлял места сомнениям — перед ними интеллектуал. Пожалуй, достаточно легковерный, чтобы проглотить заготовленную Жанной «легенду»: они намереваются написать, так сказать, в четыре руки книгу о противостоянии органов правосудия и главарей диктатуры. Но мужчина почти не слушал. Отступив на шаг, он громко и радостно расхохотался:
— Входите! Меня зовут Карлос Эскаланте. Я тоже журналист. Мне дали ключи от кабинетов и разрешили заниматься сбором информации.
Они проникли в комнату, тесно уставленную шкафами и картотеками — стальными, деревянными, пластиковыми. Сверху на них почти до самого потолка громоздились пухлые папки. Жанна прочитала надписи на шкафах: «Desaparecidos» и «Buscar el hermano».
[76]
Из вежливости она поинтересовалась:
— Над чем вы работаете? Изучаете материалы о людях, пропавших в годы диктатуры?
— Нет, моя тема — украденные дети. Подпольные родильные дома.
Жанна, не удержавшись, бросила взгляд в сторону Феро — понимает ли он, как им повезло? Ее маневр не укрылся от внимания Эскаланте:
— Вы тоже занимаетесь этой проблемой?
— Да, мы хотим посвятить ей отдельную главу в книге. Насколько мне известно, многие из тех, кто повинен в этом преступлении, понесли наказание…
— Ну, во-первых, необходимо установить личность виновных. А во-вторых, природу преступления…
Карлос Эскаланте махнул рукой в сторону стоящего в центре комнаты круглого стола с несколькими компьютерами, приглашая их присесть. Поразительно, насколько его жизнерадостная и дружелюбная улыбка не вязалась с мрачной темой разговора.
— Самое любопытное, — начал он, — это то, что в Аргентине преступления против несовершеннолетних не имеют срока давности. Они не подпадают под амнистию. Поэтому дела об украденных детях позволили дотянуться до тех генералов, которым удалось отвертеться от других обвинений. Даже Карлос Рафаэль Видела был в 1998 году осужден. Его судили как идейного вдохновителя похищений детей, лишения их гражданского состояния и фальсификации их личности. Сегодня все эти дела принимают странный оборот. Есть дети, которые сами подают иски на своих приемных родителей…
Жанна попыталась представить себе эту кошмарную фантасмагорию. Женщины, рожающие в пыточной камере. Дети, которых преподносят друг другу на Рождество, как коробку конфет. Палачи, воспитывающие потомство своих жертв. Тридцатилетние мужчины и женщины, волокущие приемных родителей в суд и восстанавливающие собственные семейные корни по костям, найденным в пустыне или на Атлантическом побережье Уругвая…
— Виновники этих преступлений сейчас за решеткой?
Эскаланте разразился новым взрывом смеха. Он так и не сел. Маленького роста, он продолжал говорить, меряя шагами комнату и задирая вверх подбородок, словно хотел, чтобы его слова проникли сквозь толщу стен:
— В Аргентине никто не сидит за решеткой! Они все под домашним арестом! Просто-напросто!
— В делах, которые вы успели изучить, вам не попадалось упоминание о мальчике по имени Хоакин?
— Как его фамилия? Я имею в виду, фамилия приемных родителей?
— Не знаю.
— Я могу поискать для вас. А что с этим мальчиком?
— Мы просто слышали про него. Даже не уверены, существует ли он на самом деле.
Журналист нахмурил брови. Желая избежать дальнейших расспросов, Жанна решила сменить тему:
— И еще мы ищем адрес полковника Винисьо Пельегрини.
На лицо Эскаланте вернулась улыбка:
— Адрес Пумы? Ну, это-то не трудно. Даже в газетах есть. В рубрике «Кто есть кто». Но я могу посмотреть здесь.
Он с видом деловитого зубного врача крутанул к себе кресло на колесиках и склонился над одним из выдвижных ящиков.
— Готово! Ортис-де-Окампо, дом триста шестьдесят два. Один из самых шикарных кварталов Буэнос-Айреса — Палермо-Чико!
