— Подвешивает девушку вниз головой. Разбивает ей лицо и перерезает горло. Точно так же, как забивают свиней на фермах. Он пользуется острым ножом. Края раны ровные. Режет слева направо. На это ясно указывает конец раны. Наш ублюдок — правша. И, скажу я вам, рука у него твердая. Я уже зафиксировал разрезы, идущие через трахею и пищевод до внутренней части позвоночника.
В детстве Жанна два месяца летних каникул проводила в Перше. И не раз присутствовала при таких варварских расправах. Настоящий ритуал. Забивали свинью…
— Крови не так уж много, — заметила она.
Медэксперт уставился на нее своими глазами цвета синьки. Он оценил точность наблюдения.
— Верно. Полагаю, он ее собирает. В тазик или еще какую-то емкость.
— Зачем она ему?
Ланглебер смерил следственных судей взглядом. «Двое по цене одного». Похоже, эта мысль показалась ему забавной.
— Учитывая то, что мы здесь видим, он, скорее всего, выпивает ее на месте. Еще теплую.
— Почем тебе знать?
— Насчет способа я уверен. У жертвы на щиколотках следы веревок. Поглядите над светильниками, наверняка там найдутся отметины. У первой жертвы были сломаны обе щиколотки. Здесь, по-моему, та же картина. Все будет в моем отчете.
— Раз уж заговорили об отчете, — встрял Райшенбах, — мы до сих пор не получили первый.
— Скоро получите. Это не к спеху.
— Не представляю, что тогда к спеху.
— Нельзя ли уточнить, — заговорила Жанна. — Женщина еще жива, когда он ее подвешивает?
— Ну конечно. Чтобы брызнула кровь, сердце должно работать.
Тэн молча помотал головой. Похоже, он был в замешательстве. Ему хотелось и довести расследование до конца, и поскорее смотаться отсюда. Забиться с головой под одеяло и все забыть.
— Затем, — невозмутимо продолжал Ланглебер, — он вспарывает ей живот. Пригоршнями вырывает внутренности из тела. Типа потроха в меню, и…
— Мы всё поняли.
— Чем он вспарывает живот? — спросила Жанна. — Каким именно орудием?
— Чем-то очень простым. Я жду результатов анатомо-патологической экспертизы первой жертвы. Думаю, там будут частицы металла или камня. Все это сильно отдает пещерным веком.
— А что он делает потом?
— Дает телу упасть. Убирает веревки и крючки. Приступает к пиршеству. Видели область лобка? Думаю, прежде всего он пожирает эти части.
— Почему «прежде всего»? — спросил Тэн.
— Чутье подсказывает. Во всяком случае, их он сжирает сырьем. Без промедления. А другие поджаривает. Женская матка влечет его неодолимо.
Довод, подкрепивший предположение Жанны. А вдруг убийца — женщина?
— Затем он вырывает ей руки и ноги. Кстати, сил вашему клиенту не занимать. По-моему, он перебивает суставы и выкручивает ногу или руку, пока не оторвет.
Нет, не женщина…
— Потом он разжигает костер и поджаривает отобранные куски. Руки, ноги, кое-какие органы. Тут я не успел все проверить, но у первой жертвы он съел печень, почки и, конечно, сердце. Главное — сердце.
Тэн провел по лицу рукой. Он все еще держал свой портфель. Рядом с ним застыла его секретарша. Точь-в-точь соляной столб. Власть, которую воплощала собой эта пара, вдруг стала бессмысленной и нелепой.
— Он точно людоед? — заговорил судья. — Я хочу сказать, а не мог он унести… эти куски с какой-то другой целью?
— Нет. Я уже изучил объедки, оставшиеся после первого убийства. На костях видны бороздки. Следы разрезов. Некоторые кости разбиты, чтобы легче было извлечь костный мозг. Точно так же поступали наши доисторические предки. В верхней части черепа имеется особая рана. Убийца разбивает черепную коробку, чтобы высосать мозг. Я не специалист, но предполагаю, что это тоже в обычаях кроманьонцев.
Жанна заговорила. Цепляясь за собственные вопросы, она надеялась не поддаться панике.
— А что насчет сала?
— Жир он использует для освещения.
— Нам говорили о «животном жире». Что это за животное?
— Кто вам говорил?
Капитан территориальной бригады вышел вперед:
— Так мне сказали криминалисты.
— И попали пальцем в небо. Судя по анализам с первого места преступления, это человеческий жир. Убийца использует подручные средства. Отрезает куски в области паха или живота. Такие светильники долго не сгорают.
— Раз он уже разжег костер для своего… пиршества, — произнесла Жанна, — зачем ему светильники?
— Чтобы сделать надписи.
Ланглебер навел прожектор на одну из стен. Она была покрыта иероглифами. Вертикальными штрихами, которые усложнялись с каждой строчкой. Ряды деревьев, у которых рисунок ветвей никогда не повторялся. В них можно было увидеть и стилизованных человечков. Или буквы примитивного алфавита.
Жанна отошла подальше, и ей в голову пришло еще одно сравнение, связанное с родом деятельности самой лаборатории Павуа. Эти изогнутые штрихи могли изображать и пары хромосом, какими они выглядят в кариограммах.
— Криминалисты вам расскажут об этих надписях, — пояснил Ланглебер. — Насколько мне известно, они сделаны с помощью кошмарной смеси. Крови, слюны, экскрементов. И охры. Словом, только натуральные компоненты.
Охра: Тэн уже упоминал о ней в ресторане. Жанна попросила пояснений насчет этого пигмента.
Ланглебер лишь отмахнулся — «ждем результаты анализов». И в заключение добавил:
— Пока нам не понять, что все это значит. Но я бы сказал, что так оно и задумано. Как говорит Рене Жирар, «это фармакон».
— Вот только твоей зауми нам не хватало, — раздраженно заметил Тэн.
Эксперт улыбнулся. Его широкое мощное лицо со светлыми глазами источало необычайную силу.
— «Жертвенная процедура предполагает определенное непонимание. Верующие не осознают и не должны осознавать роль насилия».
[12]
Тэн открыл было рот, чтобы возмутиться, но Жанна сжала ему руку. Ланглебер уже уходил, засунув руки в карманы. В своем джемпере, выцветших джинсах и мокасинах он словно собирался вернуться к себе на яхту.
— Пока, ребятишки. Отчет по первой жертве получите сегодня. Со вторым постараюсь поторопиться.
Кивнув, Ланглебер направился к лестнице. Тэн выругался:
— Вот придурок…
— Рене Жирар — антрополог, — пояснила Жанна. — Он написал очень известную книгу — «Насилие и священное».
— Да ну? — усмехнулся Тэн.
Он повысил голос и указал на тело, обращаясь ко всем присутствующим:
— Ну что, на вынос?
