Как же они достали ее с этой своей присказкой!
— Вы исследовали образцы, взятые с последнего места преступления в мастерской Вьотти?
— Мы работаем над этим.
— Они не отличаются от образцов с предыдущих мест преступления?
Криминалист не ответил.
— Так отличаются или нет?
— Только надписи на стене. В них обнаружено еще одно вещество. Там есть кровь, слюна, экскременты, а кроме того, околоплодная жидкость. Убийца похитил ее с предыдущего места преступления. Настоящий псих.
Жертвоприношение плодородию. Обряд, совершенный во исполнение обета. Все это связано с какой-то детской травмой… Может, Хоакин бесплоден? Или его рождение было осложнено бесплодием родителей?
Она поблагодарила начальника криминалистов и пообещала перезвонить, как только получит дело. Он явно был настроен скептически. Она набрала последний номер. Чего уж теперь. Снявши голову, по волосам не плачут. Жанна собиралась поговорить с Бернаром Левелем, специалистом по психологическому профилированию, к которому обращался Тэн. Жанна не была сторонницей психологических методов, но выбирать не приходится… Номер она нашла в папке.
— Дело передали вам?
Левель держался настороженно. Жанна твердо ответила:
— Пока его никому не передали. Я всего лишь коллега и друг Франсуа Тэна. Передо мной лежит следственное дело, которое он вел. Здесь нет ни одного отчета за вашей подписью. Почему?
— Меня отстранили прежде, чем я успел представить свои выводы.
— Сам Франсуа Тэн?
— Нет. Кто-то из вышестоящего начальства. После третьего убийства сочли, что мои заключения уже… устарели.
— А меня они интересуют.
Повисло молчание. Левель размышлял. Стоит ли говорить по телефону с этой незнакомкой? А что, если это удастся обернуть в свою пользу? Вдруг его снова подключат к расследованию? Она сыграла на его тщеславии:
— Я слежу за расследованием с самого начала. Побывала на двух из трех мест преступления. И я знаю, что только судебный психолог поможет нам разобраться в этом деле. Здесь мы столкнулись с чем-то совершенно непостижимым.
— Вы сами это сказали, — усмехнулся Левель.
— Взять хотя бы кровавые надписи.
— Они были и на третьем месте преступления?
— Да, те же самые.
— И он использовал те же материалы?
— На этот раз он добавил околоплодную жидкость. Похищенную из лаборатории Павуа.
— Я так и знал.
— Почему?
— Место он выбирает не наугад. Ему нужна не столько определенная жертва, сколько обстановка. Контекст. Вот почему он каждый раз там что-то крадет. Эта лаборатория — настоящий храм плодородия. Насколько мне известно, место третьего преступления связано с первобытной эпохой. Все это взаимосвязано.
— Пожалуйста, поподробнее.
— Каждое убийство представляет собой жертвоприношение. Жизнь жертвы — дар, приносимый таинственному божеству. Акт каннибализма здесь также играет роль. Он возрождает того, кто его совершает. Ритуал строится на таких понятиях, как жизненная сила или женская матка.
— А что вы скажете о психологическом профиле убийцы?
— Это одновременно и психопат, холодный, асоциальный, владеющий собой, и психотик, подверженный… припадкам, во время которых он полностью теряет над собой контроль.
Жанна вспомнила Хоакина. И тот металлический голос.
— По-вашему, он может страдать раздвоением личности?
— Это слово применяют к месту и не к месту. Если вы говорите о шизофрении, я бы сказал, что нет. Но он определенно страдает расщеплением. Какая-то часть его личности ему не подвластна.
Над этим Жанне еще предстояло подумать. Хоакин был подвержен приступам, о которых он не помнил. Но в таком случае кто планировал убийства? Кто готовил место жертвоприношения? Чей холодный ум все организовывал?
Она вспомнила диагноз Феро — аутизм. И упомянула это отклонение.
— Чепуха, — не задумываясь отрезал Левель. — Для аутизма характерно полное отрицание внешнего мира. По-древнегречески autos означает «сам». Но хотите вы того или нет, убийство предполагает признание другого человека. К тому же аутист недостаточно организован, чтобы подготовить что-либо подобное. Несмотря на распространенный в народе миф о «гениальных аутистах», большинство из них страдает выраженной задержкой в умственном развитии.
— Вы говорили о расщеплении. А не может убийца, с одной стороны, быть здравомыслящим человеком, организатором, а с другой — аутистом, карающей дланью?
— Аутизм — это не патология, поражающая лишь часть мозга. Это системное расстройство, понимаете?
Жанна согласилась. В психологическом профиле Хоакина что-то не сходилось. Она попрощалась с психологом и отсоединилась. Через несколько секунд у нее в кармане пиджака зазвонил мобильный.
— Это Эмманюэль. — У Жанны полегчало на душе. — Только что прочитал «Монд». Что за история с пожаром?
Жанна взглянула на часы. 15.30. Значит, в «Монде» за вторник вышла первая статья, посвященная событиям на улице Монсе. Она вкратце описала вчерашнюю безумную ночь. Звонок Тэна. Огненный ад. Свою попытку спасти друга…
— Тут есть какая-то связь с тем делом, о котором ты говорила в субботу?
— Самая прямая.
— Твои подозрения подтвердились?
— Это уже не подозрения, а факты.
— Думаешь, дело поручат тебе?
— Нет. Но я сделаю то, что должна.
— Будь осторожна, Жанна.
— В каком смысле?
— Во всех. Если это был поджог, убийца снова, не раздумывая, уничтожит любого, кто сумеет к нему подобраться. С другой стороны, ты не можешь вести расследование в одиночку, без полномочий. Не говоря уж о разборках с начальством. Никто тебе не позволит заниматься самодеятельностью.
— Я буду держать тебя в курсе.
— Удачи, детка.
Жанна отключилась и подумала об Антуане Феро. Не то чтобы она ждала от него звонка. Психоаналитик в бегах. Он не позвонит. Да он и не знает, что она — следственный судья и единственный человек в Париже, который может ему помочь.
Снова зазвонил телефон. Но не сотовый, а городской.
— Жанна?
— Я.
Она уже узнала голос «Председателя». Председателя Нантерского суда.
— Жду тебя в моем кабинете. Немедленно. Можешь не обращаться к секретарше.
27
Председателя трудно было назвать представительным. Тот, кто твердой рукой правил Нантерским судом и чье понимание французского правосудия было законом для одного из крупнейших департаментов Иль-де-Франс, выглядел настоящим уродцем. Маленький, тщедушный, сухонький, он едва был виден из-за письменного стола и буквально утопал в своем кресле. Чем-то он напоминал жителей Помпеи, погребенных под слоем пепла после извержения Везувия: плешивый, поседевший и сморщенный.
