— Ваш центр носит его имя?
Директриса не ответила. Она осторожно перемещала девочку по поверхности воды. Движения ее были плавными, и все же контраст белой кожи, желтых спасательных нарукавников и бирюзовой воды казался невыносимым. На девочку с ее оскаленным ротиком, деснами свекольного цвета и застывшим тельцем было больно смотреть… Медсестра, которая только что вошла в бассейн, подхватила ребенка и направила к ожидавшим на берегу санитарам.
Элен Гароди одним движением выскользнула из воды, оказавшись в нескольких шагах от Жанны. У нее была стрекозиная талия и выпуклый зад.
— Идем, — сказала она, подхватывая с пола полотенце и полотняную сумку, — погреемся на солнышке. У меня обеденный перерыв. Я вас приглашаю.
За широкими окнами простирались лужайки, яркие и гладкие, как поля для гольфа. Блоки из белого мрамора вздымались вверх, подобно современным скульптурам. Жанне пришло в голову, что в этих садах царит умиротворение римского атриума.
Жанна думала, что директриса наденет белый халат медсестры. Но Элен просто сняла резиновую шапочку и осталась в купальнике. Ее волосы были собраны в нарочито небрежный пучок, а затылок отличала грозная грация натянутого лука.
Она вынула из сумки пачку «Мальборо» и закурила, оглянувшись на ребенка. Санитары бережно вынули девочку из бассейна и усадили в кресло-каталку.
— С ней надо быть очень осторожным. Купание ее успокаивает, но…
— Она опасна?
Не сводя глаз с окруженного медсестрами ребенка, Гароди выпустила дым изо рта:
— Отец воспитывал ее вместе с собаками. Хотя о собаках он заботился куда больше, чем о дочери. Когда мы ее забрали, она подражала животным, надеясь, что так с ней будут лучше обращаться. Усвоив, что мы-то скорее занимаемся людьми, она возненавидела собак. К тому же теперь она до смерти их боится. Из-за этого у нее ужасный внутренний конфликт.
— Почему?
— Потому что какая-то ее часть так и осталась собакой.
Теперь санитары везли девочку к центральному зданию. Один из них снял с нее купальную шапочку. На солнце блеснули длинные рыжеватые волосы, словно на волю вырвалось ее звериное начало.
— Пошли. Сядем вон там.
Блоки были не мраморные, а из крашеного цемента. В тени одного из них стоял походный холодильник. Элен открыла его и вынула ледяную банку.
— Диетической колы?
— Это и есть наш обед?
— Фигура прежде всего!
Жанна взяла баночку. Ощутила под пальцами созвездие ледяных капель.
И тут из здания послышался душераздирающий крик. Жанна подскочила. Ей-то казалось, что это белое, плывущее в солнечном мареве строение символизирует замкнутый, непроницаемый, таинственный мир аутизма.
Директриса, не вынимая сигарету изо рта, открыла банку с колой. Казалось, она ничего не слышала. Каждое ее отточенное движение выражало спокойную уверенность.
— Мы говорили о Бруно Беттельгейме, — сказала Жанна.
— Да. Вы о нем слышали?
— Кое-что. Это он написал «Психоанализ волшебной сказки»?
— Прежде всего он занимался аутизмом. Беттельгейм — психиатр родом из Вены, перебравшийся в США. Он создал там реабилитационную школу-клинику при Чикагском университете. Но сначала, в тридцать восьмом году, в Европе, его отправили в лагерь. Он был евреем. Именно в концлагере, в Дахау, а позже в Бухенвальде, он разработал свой метод лечения детей-аутистов.
— Каким образом?
— Наблюдая за другими заключенными. Он заметил, что они замыкаются в себе, пытаясь уйти от враждебного окружения. Позже он пришел к выводу, что дети-аутисты также воспринимают окружающую реальность как неотвратимую угрозу. А значит, чтобы им помочь, следует создать мир, диаметрально противоположный этой угрозе. Мир совершенно позитивный, направленный на то, чтобы открыть их разум, освободить их от страха, обратив вспять процесс нарастания ужаса и самоизоляции…
— Именно этот метод он и применял у себя в школе?
— У него в центре этой цели служила каждая мелочь. Цвет занавесок и стен. Очертания мебели. Статуи в садах. Конфеты на полках, до которых всегда легко дотянуться. Открытые двери. Но все осложнялось, когда он запрещал родителям видеться с детьми.
— Он рассматривал их как угрозу?
— Во всяком случае, в восприятии ребенка. В этом и заключается теория Беттельгейма. Он считал, что аутизм — это результат заброшенности, воображаемой или реальной, но глубоко переживаемой ребенком. Его отгороженность от мира — психическая реакция. Защитный механизм.
Жанну поразило одно воспоминание. Среди настольных книг Антуана Феро была «Пустая крепость» Бруно Беттельгейма. Очевидно, после встречи с Хоакином психиатр решил освежить в памяти теорию аутизма…
— Эти методы вы применяете и здесь?
— Нет. Мы восхищаемся этим человеком, но методы лечения с тех пор ушли далеко вперед.
— Вы разрешаете родителям посещать детей?
— Ну конечно.
Слова директрисы натолкнули ее на другую мысль. Жанна подумала о Хоакине и его отце.
— Вам что-нибудь говорит имя Хоакин?
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— Да так. — С усмешкой она призналась: — Расследование очень сложное. Я забрасываю удочки, но рыба не клюет…
— Не понимаю. Расследование ведете вы?
— Нет. Как раз это и сложно… С вами связывался Франсуа Тэн?
— А кто это?
— Следственный судья.
— Имя мне ни о чем не говорит. Но какой-то судья действительно звонил. Задавал вопросы об аутизме. У него забрали дело?
— Он умер.
— Как?
— Во время пожара. Позавчера.
С непроницаемым видом Элен Гароди глотнула шипучей жидкости. Близость смерти не страшила ее. Медсестра, которую несколько дней назад убили и сожрали в этом самом центре. Сгоревший заживо судья, расследовавший ее убийство. Все это скользило по ней, будто солнечный свет по коже.
— Эти события связаны между собой? — спросила она наконец.
— Несомненно. Не говоря о двух других убийствах. Жертвы — молодые женщины, похожие на Марион Кантело.
— Серийный убийца?
— По всей видимости.
Жанне не хотелось углубляться в детали. Прежде всего она стремилась разобраться во второй части своего уравнения с тремя неизвестными: аутизм, генетика, первобытная история…
— По-вашему, аутизм и первобытные времена как-то связаны?
— Что вы подразумеваете под первобытными временами?
— Примитивные инстинкты, регрессивное поведение.
— Да, такая связь существует.
Жанна вздрогнула. Она не надеялась на положительный ответ.
