— Сандинисты — социалисты, а не коммунисты.
— Короче, Мансарена смылся. С тех пор в Никарагуа сменилось несколько правительств. К власти опять пришли правые, и Мансарена вернулся на сцену… Он снова руководит главной столичной лабораторией по переливанию крови — «Плазма Инк.».
Зачем Франсуа Тэн и Антуан Феро звонили этому кровяному магнату? Что именно Мансарена послал Нелли Баржак? Какой-то особый образчик крови? Что связывает Вампира из Манагуа и Хоакина? Были ли отец и сын родом из Никарагуа?
Жанна вышла из мастерской. Заперла за собой дверь. Направилась к машине.
— Ты выяснил, кому принадлежит второй засекреченный номер? Тот, по которому Тэн звонил в Аргентину?
— Ага. Ты не поверишь. Это Сельскохозяйственный институт в городе на северо-западе страны. Току… или Туку…
— Тукуман. Столица провинции Тукуман. Ты им звонил?
— А что бы я им сказал? Не представляю, при чем тут вообще этот институт?
— Дай мне номера.
— Ни за что, Жанна. Мы же договорились. Я работаю до сегодняшнего вечера. Завтра передаю все Батизу и компании. Меня это больше не касается, да и тебя тоже.
Жанна села в «твинго».
— Скинь мне номера, Патрик. Я говорю по-испански. Знаю эти страны. Так мы все выиграем время.
— Мне жаль, Жанна. На это я пойти не могу.
Жанна стиснула зубы. Попыталась встать на его место. Вообще-то Райшенбах неплохо потрудился.
— О'кей. Перезвони мне ночью, если еще что-то узнаешь. Или завтра утром.
Они коротко попрощались. Поведение сыщика из уголовки было первым предупреждением. С завтрашнего утра никто не станет с ней разговаривать. Ей перекроют доступ к информации.
По дороге к Порт-де-Монтрёй она попыталась соединить все кусочки головоломки. Три жертвы: медсестра, цитогенетик, скульптор. Убийца с признаками аутизма. Лаборатория по переливанию крови в Никарагуа. Сельскохозяйственный институт в Аргентине. Украденная скульптура, несомненно изображавшая ребенка — и травмирующую сцену. Психоаналитик, улетевший в Манагуа…
Разве что гению под силу связать все это воедино. И все же Жанна была уверена, что продвигается в правильном направлении. А главное, Манагуа теперь светился в ночи пылающим следом, хранящим ключи к разгадке…
Порт-де-Венсен. Площадь Насьон. У Жанны закружилась голова. Десять вечера. Она с утра ничего не ела. Желудок напоминал воронку от снаряда на поле боя. Жанна свернула к Лионскому вокзалу, затем к центру города.
Самым разумным было бы вернуться домой.
Поесть белого риса. Выпить кофе. Минералки. И бай-бай.
Но у нее была идея получше.
35
Не поместившиеся в галерее гости потягивали шампанское прямо на улице Сены. Жанна припарковалась неподалеку. В конце дня ей улыбнулась удача. Она позвонила специалисту по наскальной живописи, чей телефон узнала сегодня от Изабеллы Вьотти. Эксперт, галерист Жан-Пьер Фроманталь, как раз сегодня вечером устраивал вернисаж. Подходящий случай, чтобы нанести ему визит…
Выходя из машины и поправляя одежду, она мысленно примеряла роль парижанки, пришедшей на вернисаж якобы ради искусства, но главным образом — в поисках мужчины своей мечты.
Эту роль Жанна знала как свои пять пальцев.
И чувствовала себя в ней словно рыба в воде.
Она надела сумку на плечо и, проложив себе путь в толпе, вошла в галерею. В тесном помещении собралось так много народу, что за спинами едва угадывались экспонаты, но, насколько ей удалось разобрать, это было африканское искусство. А может, искусство Океании.
Она задумалась, к кому обратиться, и тут заметила молодую чернокожую женщину, словно сошедшую с выставочного помоста. Судя по манере держаться, та была здесь своим человеком. Видимо, ассистентка Фроманталя.
Жанна поинтересовалась, как ей найти хозяина. Молодая негритянка взглянула на нее с жалостью, будто спрашивая: «Кому понадобилось говорить с этим ничтожеством?» Ее красота ослепляла. В ней не было ничего искусственного — лишь изящество, гармония, подлинность, от которых перехватывало дыхание. Естественные и одновременно загадочные черты. Огромные черные глаза с ослепительными белками светились как факелы, указывая дорогу к некой истине, к сокровищу, скрытому под черными скалами скул и шелковистых плеч.
Она знаком предложила Жанне следовать за ней. Пробираясь между гостями, они дошли до двери, которую африканка открыла не постучавшись. Среди коробок и деревянных ящиков к ним спиной стоял мужчина лет шестидесяти.
Он говорил по мобильному:
— Айша? Но ты же знаешь, Минушет, я ее выставил. ВЫСТАВИЛ! Как ты и просила… Я… да… Конечно…
Жанна взглянула на негритянку. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что здесь происходит. Галерист обернулся и вздрогнул, увидев глядящих на него женщин.
Он тут же отсоединился и заскулил:
— Айша…
— Да пошел ты.
Черная принцесса скрылась. Фроманталь выдавил улыбку и слегка поклонился Жанне. На нем была стандартная форма престарелых парижских плейбоев. Темно-синий двубортный пиджак. Рубашка от «Шарве» в небесно-голубую полоску с белым воротничком. Мокасины с кисточками. Редкие волосы зачесаны назад. Загар яхтсмена…
— Добрый вечер… — К нему уже вернулась уверенность, грудной бархатистый голос. — Мы, кажется, не знакомы. Вас интересует какая-то вещь?
Жанна не стала ходить вокруг да около:
— Жанна Крулевска. — Она показала удостоверение. — Следственный судья Нантерского суда.
Фроманталь запаниковал:
— Но у меня все произведения сертифицированы. Я…
— Речь не о том. Я покажу вам фотографии. Вы выскажете свое мнение. И через десять минут вы свободны. Идет?
— Я… — Он закрыл дверь подсобки. — Хорошо. Идет…
Жанна вынула из сумки фотографии. Кровавые узоры с мест преступления. Галерист надел очки и изучил снимки. За дверью не стихал гул толпы.
— Вы… вы могли бы объяснить, откуда это?
— С мест преступления.
Фроманталь вопросительно взглянул на нее поверх очков.
— Сожалею, но больше мне нечего добавить.
Он кивнул. С самого утра Жанна не переставала дивиться хладнокровию, с каким ее собеседники воспринимали эти жестокие, варварские убийства. Словно вымышленный мир — мир кино, телевидения, книг — с его потоком насилия приучил их к самой оголтелой дикости.
— Изабелла Вьотти сказала, что вы — специалист по наскальной живописи и можете мне помочь.
— Вы знакомы с Изабеллой Вьотти?
Казалось, это известие его чуть-чуть успокоило.
