Но главное, она была жива. В который уже раз ей удалось избежать худшего. Слишком частые столкновения со смертью имели и свои плюсы. Они заставляли заиграть новыми красками каждое прожитое мгновение, позволяли по достоинству оценить вкус каждой прожитой минуты. Жанна чувствовала, как в ее венах пульсирует кровь. Как это было чудесно. Бесценное ощущение.
— Хотела бы я сказать, что то было прекрасное время… Но я сама в это не слишком верю…
Эва Ариас вернулась в гостиную. Жанна держала в руках фотографию: на ней Эва с торжествующе поднятыми вверх руками сидела на броне танка, окруженная толпой ликующих товарищей.
— Но все же… Революция, любовь…
— Не забывайте о том, откуда мы вышли. Диктатура. Репрессии. Насилие. Никому не пожелаю жить под властью Сомосы. Я, например, потеряла всю семью.
Жанна поставила рамку со снимком на место:
— А что сталось с Сомосой?
— Сбежал в Парагвай в семьдесят восьмом. Президент Альфредо Стресснер был его дружком. Дал ему охрану. Берег от покушений. Но не уберег. В каком-то смысле его конец был комичным.
— Как это?
— У Сомосы был недостаток — я имею в виду, один из многих недостатков, естественно. Он был жуткий бабник. И когда он начал клеиться к жене Стресснера, президенту это не понравилось. Он открыл границу сандинистам, и они убили Сомосу. Расстреляли из противотанкового ружья. Как у вас говорят? Ищите женщину?
Жанна взяла другой снимок Он изображал Эву вместе с ее «Че» в свадебных нарядах.
— Это мой муж, Альберто. Он умер два года назад. От рака.
— Соболезную.
— В годы революции мы чувствовали себя бессмертными. Непобедимыми. Но потом нам пришлось спуститься на землю. Политика, болезни, коррупция. Все пороки человеческой натуры… Они нас нагнали.
— Похоже, вы очень любили друг друга.
— Больше всего на свете Альберто любил революцию. И политику. Он был настоящий герой. В самом жестком смысле слова.
— Что значит «жестком»?
— Вы не читали мемуары Генри Киссинджера?
— Нет.
— Он там рассказывает о своем вьетнамском «альтер эго», Ле Дык Тхо, с которым он пытался вести мирные переговоры. «Ле Дык Тхо, — пишет он, — был человеком героической закалки. Нам трудно понять, что такие герои, как он, целиком состоят из воли, направленной на достижение одной-единственной цели. Они редко бывают приятными людьми: их нетерпимость граничит с фанатизмом, они не дают в себе развиться качествам, способствующим достижению согласия с прежним врагом». Альберто был как раз из таких.
Цитату она привела по-английски, а заключила свою речь уже по-испански. И тут же, без перехода, заговорила о расследовании:
— Мы разыскали телохранителей и слуг Мансарены.
— Они что-нибудь знают?
— Ничего. Во время убийства никого из них в доме не было.
— А дату установили?
— Судя по всему, позавчера.
— Почему они удрали?
— Они не удирали. Мансарена их отпустил. Ждал важного гостя. Тайного.
— Кого именно, не говорил? Хотя бы намеками?
— Именно что намеками. Своему доверенному лицу он сказал, что ждет двоих. Отца и сына.
Старик и Хоакин…
— Кроме того, — продолжила Эва Ариас, — он упоминал о каких-то исследованиях, способных изменить человеческую природу. По-моему, чистый бред… Во всяком случае, в одном можно быть уверенными: убийца или убийцы Эдуардо Мансарены не имеют ничего общего с сегодняшними фанатиками. — Жанна ничего не ответила — она в этом и не сомневалась. — Пойдемте, я приготовила тамаль.
Они устроились на веранде, слушая шелест пальм и птичьи трели. Жанну удивило, что комаров оказалось не так уж и много. Она заметила это еще накануне. Пока что это наблюдение оставалось единственной приятной неожиданностью, преподнесенной ей Никарагуа…
Эва Ариас расставила на столе блюда с кукурузными лепешками, авокадо, овощными бананами, творогом и знаменитым тамалем. Жанна уже знала, что это такое — отварное мясо, которое вместе с зернами кукурузы, помидорами и рисом заворачивают в лист банановой пальмы.
— Угощайтесь.
Жанна не стала скромничать и навалила себе полную тарелку еды. Она все еще жива, и это стоит отпраздновать. Каких-нибудь два часа назад она была в руках убийцы, а сейчас с аппетитом уплетает лепешки. Слишком быстрая смена декораций. И душевных состояний.
— Вот что я хотела вам рассказать, — снова заговорила Эва Ариас. — Экстремисты, убившие Нильса Агосто, наверняка гватемальцы. Майя. Но у майя особое отношение к крови. Их часто полагают достаточно мирным народом, в отличие от ацтеков, приверженных человеческим жертвоприношениям. Но и майя практиковали людские казни. Они вырывали у жертвы сердце и приносили его в дар солнцу, а кровью поили жаждущую землю.
Кроме того, у них было в ходу самоистязание. Каждый приносил богам в жертву собственную кровь, и этот ритуал, как правило, был достаточно мучительным. Вообще страдание считалось самым надежным путем для общения с богами.
— Но какое отношение все это имеет к современности?
— Никакого. Если отвлечься от того факта, что майя не любят, когда у них берут кровь. Особенно в условиях больничного конвейера. Они воспринимают это как профанацию священнодействия.
— А что это за слова, которые бормотал убийца? Деревянный, глиняный, кукурузный?
— Отсылка к священной книге майя — «Пополь-Вух».
Название пробудило в памяти Жанны воспоминание, не имевшее никакого касательства к происходящим событиям. «Пополь-Вух»… Это была немецкая группа, которую в семидесятые годы наряду с Кеном, «Тэнджерин Дрим» и Клаусом Шульце слушала ее мать… У нее до сих пор в ушах звучала эта великолепная музыка, мощные синтезаторы, умопомрачительные ударные…
Она не без труда вернулась мыслями к культуре майя, пытаясь сообразить, что ей о них известно:
— Это кодекс?
— Ничего подобного. Вы путаете эпохи. Кодексами называли листы бумаги из древесной коры, на которую писцы наносили рисунки и символы. Те немногие, что сохранились, относятся примерно к двенадцатому веку. А «Пополь-Вух» — это рукописная книга, по всей видимости написанная в первые годы испанского завоевания. На языке киче, но латинскими буквами. Ее нашел в восемнадцатом веке монах-доминиканец.
— О чем она?
— О сотворении мира. О происхождении человека. Вначале боги создали глиняного человека, но он оказался слишком податливым, лишенным силы и малоподвижным. Тогда они вытесали мужчин из дерева, а женщин из тростника. Эти существа обладали даром речи, но души у них не было. Боги снова уничтожили свои творения, взяли кукурузу и из нее слепили людей — четырех мужчин и четырех женщин. Вместо крови впрыснули в них воду. У них получились существа совершенные. Слишком совершенные. Они обладали мудростью, и это делало их опасными. Тогда Хуракин, он же Солнце небес, дунул паром им в глаза, и люди утратили часть своей мудрости. Кукурузный человек и стал предком майя.
