Люди в черных комбинезонах бежали. Распахивали двери. Вздымали штурмовые винтовки. Это походило на молчаливый грабеж. Ни единого крика, никакого сопротивления. Потому что враги безоружны и на их куртках нет пуговиц.
Когда солдаты разворачивались вокруг центрального символа Колонии — повернутой к небу ладони, — Касдан и Волокин одновременно услышали голоса.
Они доносились из консерватории. Касдан и Воло направились к деревянному строению рядом с церковью, пока антитеррористические подразделения, спецназ, скалолазы и снайперы продолжали свое нашествие.
Касдан и Волокин осторожно открыли двери.
Измученные, окровавленные, обессиленные, они рухнули на скамьи из светлого дерева.
Было десять утра.
И сегодня, двадцать восьмого декабря, как и в любой другой день, хор репетировал.
Касдан по прозвищу Дудук слушал «Мизерере», чувствуя, как сливаются в нем два не таких уж далеких потока: усталость и волнение. «Мизерере» Григорио Аллегри звучало в церкви и в его душе, врачуя тело и утешая сердце.
«Мизерере».
Единственная заупокойная молитва, достойная этой истории.
Касдан больше не пытался соединить все фрагменты мозаики. Понять, как они с Волокиным остались в дураках. Заложниками подпольного и тайного вмешательства ПСВР. Французские граждане, послужившие силам полиции предлогом для проведения молниеносной операции. Скоро им придется давать объяснения, и тогда неприятностей не оберешься. Но дело уже сделано. Французское государство освободило своих подданных.
Касдан улыбался. Сама мысль, что их спасли придурки вроде Маршелье, Рена и Симони, была смехотворной. А если вспомнить, что их дергали за веревочки, издалека и втайне от них, то лучшей — или худшей — шутки и не придумаешь.
Но какая теперь разница. Бруно Хартманн и его ближняя охрана нейтрализованы. Убиты. Ранены. Задержаны. Что касается безумных врачей, офицер полиции Седрик Волокин будет рад дать против них показания. Пусть даже он видел их только в хирургических масках.
Наверняка удастся доказать и другие преступления. Обнаружат установки, приборы, специально оборудованные места, служившие для истязания детей и подростков. Не говоря уже о том, что очень скоро официальные следователи отыщут за стеклами оранжерей таинственный источник богатства секты. Они без труда найдут и лаборатории по переработке мака, раскроют сети сбыта наркотиков. Не исключено, что обыски позволят получить письменные доказательства этой совершенно незаконной торговли.
Что касается людей, будут собраны показания сотен свидетелей. Каждое звено цепи отделят, всех допросят, нуждающимся окажут психиатрическую помощь. Найдутся и следы похищенных детей. Доказательства того, что они побывали в Колонии, — законсервированные в формалине органы, экспонаты страшного музея.
Что до определения «изуверская секта», Колония подходит под него по всем статьям. Когда разоблачат ее главарей, будут назначены опекунские органы и начаты судебные процедуры по ликвидации. Прежде чем удастся навсегда покончить с этим кошмаром.
В отношении недавних убийств появится возможность сопоставить следы обуви и частицы дерева, обнаруженные на каждом месте преступления, с обычаями секты: со старинной обувью детей, с их привычкой «ощупывать землю» палочками из акации. Как знать, не удастся ли найти среди ребятишек непосредственных участников убийств Вильгельма Гетца, Насерудина Саракраматы, Алена Манури, Режиса Мазуайе…
Оставался главный вопрос. Что на самом деле задумал Хартманн со своими приспешниками? Теракт? Бруно Хартманн, склонившись над задымленной расщелиной, перед смертью разглагольствовал об убийстве «одной лишь силой голоса», об «отпечатке чистоты в вашем ничтожном мире». Да. Немец готовил бойню под знаком крика.
Вспомнив о секте «Аум Синрике», отравившей зарином токийское метро, Касдан представил себе убийственный вопль, отдающийся в переходах метро парижского. Смертоносное эхо, отраженное тысячами керамических плиток и разрывающее барабанные перепонки жертв.
Дети продолжали петь.
Этот был тот знаменитый фрагмент, когда мелодия, которую ведет солист, возносится над хором, задевая самые чувствительные струны в сердце слушателя. Как и в первый раз, к глазам Касдана подступили слезы. Детские голоса подхватывали душу, как нежные пальцы приподымают спинку котенка, легко и мягко…
Касдан больше не думал.
Побоище сковало его мысли. Только тело откликалось, упивалось этим многоголосьем, подобным сводам монастыря, погруженного в молитву. Он наблюдал за лицами хористов: соединив свои голоса, они уже ничего не боялись. Все были одеты в куртки и штаны из черного полотна. Их просветленные, спокойные черты несли в себе отзвук небесного эха. Словно могли передать тишину небес…
Единственные слушатели этого нереального концерта, Касдан и Волокин, очарованные, завороженные, растерянные, утратили дар речи. Едва дышали.
Но сквозь пение они, не советуясь, даже не глядя друг на друга, слышали нечто другое. Тайну тайн.
Среди эти ангельских голосов один-единственный скрывал страшную силу.
Среди этих детей только один владел смертоносным криком.
Который?
