— Он был хорошим певчим?
— Лучшим. Достаточно сказать, что ему ничего не стоило взять верхнее «до» в «Мизерере». В день, на который была назначена запись, он охрип. Вот почему партию солиста исполнил я. Обычно он был нашим лучшим сопрано. Когда я услышал о его исчезновении, у меня мелькнула смутная мысль, что его унес людоед… Вместе с голосом… А на следующий год у меня начал ломаться голос, и я больше не пел в хоре. Мои тревоги улетучились.
Волокин одним глотком осушил кружку. Кофе был еще горячим, но сам он оледенел. Он думал о Жаке, мальчике, исчезнувшем на пороге отрочества. О Танги Визеле. Об Уго Монетье. Что с ними случилось?
Он поднял глаза. Механик продолжал говорить. Волокин видел его, но словно сквозь красную завесу, и ничего не слышал. Его взгляд упал на руки в фетровых перчатках, и он, чтобы прийти в себя, уцепился за эту деталь.
— Почему вы в перчатках?
Мазуайе взглянул на свои руки:
— Старая привычка… У меня аллергия на пластик. Поэтому, стоит мне оторваться от двигателей и ключей, как я надеваю перчатки. Чтобы не задумываться о составе каждого предмета.
Волокин тут же понял, что Мазуайе лжет. И одна эта песчинка перевешивала все, что он рассказал.
Режис Мазуайе до конца застегнул молнию на своем комбинезоне, как бы подводя итог разговору.
— Должно быть, все это кажется вам не слишком конкретным.
— Напротив, я давно не слышал ничего более конкретного.
39
Завтрак уже стал для них ритуалом.
Волокин принес круассаны. Касдан колдовал над кофе.
И партнеры обменивались собранной за ночь информацией.
Русский позвонил около девяти, снова разбудив Касдана, — и это тоже стало частью утреннего ритуала. Старый армянин заснул в кресле в три часа ночи, погрузившись в воспоминания. Странные гости больше его не тревожили. И он не вернулся к чтению книг по истории. Просто задремал, как старый усталый пес. И не помнил, чтобы ему что-нибудь снилось. Просто черный провал. Это было здорово. Пока он накрывал на стол, а кофемашина делала свое дело, Волокин вкратце изложил ему последние события. Самым главным было свидетельство механика, бывшего хориста Режиса Мазуайе. При упоминании этого имени в мозгу Касдана что-то щелкнуло. Потрясающий голос, услышанный им в тот первый вечер в квартире Гетца. Ребенок, притягивающий болезненные воспоминания, словно психический магнит.
Механик тоже говорил об El Ogro и сообщил, что еще один мальчик из окружения Вильгельма Гетца, тринадцатилетний Николя Жаке, певчий-виртуоз, исчез в девяностом году.
Этот рассказ Волокин превратил в бредовую сказку. Якобы органист отбирал лучших певцов для какого-то чудища, питавшегося голосами. Воло уже проверил: и Танги Визель, и Уго Монетье обладали исключительно чистым тембром.
Теория Волокина оказалась еще более фантастической.
— Все дело в мести. Дети восстают против этой системы. Они истребляют тех, кто похищает их товарищей. Откуда нам знать, не был ли отец Оливье таким «загонщиком»? Сегодня же утром я выясню, не пропадал ли кто-нибудь из прихода Блаженного Августина, и…
— Пока ты останешься со мной.
— Почему?
— Кофе?
— Кофе.
Касдан наполнил две чашки, потом ушел в ванную. Взял свои коробочки с таблетками. Депакот. Сероплекс. 9.30. Его тревожило, что он отклонился от привычного расписания. Он всегда боялся, что при малейшем опоздании молекулы не подействуют. Касдан запил пилюли стаканом воды и подумал о Волокине: у каждого свой наркотик.
Когда он вернулся, русский уже проглотил два круассана.
— Вы мне не ответили. Какой у нас план на сегодня?
— Полковник Арно. Он звонил мне сегодня утром. Я не услышал телефона. Уверен, ему есть что нам рассказать.
Продолжая говорить, он набрал номер полковника и нажал громкую связь, чтобы Волокин слышал разговор. После третьего звонка ответил громовой голос.
— Это Касдан. Ты мне звонил. Есть что-то новое?
— Да уж, кое-что есть. Я тут ночью поработал. Вы напали на крупную дичь.
Полицейские переглянулись. Арно продолжал:
— Не собираюсь читать вам лекцию по истории, но вы должны помнить некоторые даты. В семьдесят третьем в Чили установилась военная диктатура. В Аргентине она воцарилась еще в шестьдесят шестом, в Бразилии — в шестьдесят четвертом, в Парагвае — в пятьдесят четвертом. В семьдесят третьем военные также захватили власть в Боливии, а в семьдесят первом — в Уругвае. Короче, эти шесть стран решают объединить усилия, чтобы выслеживать «террористов», где бы они ни были. Иначе говоря, начать охотиться за политическими противниками там, где те скрываются, будь то в Южной Америке или в Европе. Это так называемый «закон о национальной безопасности».
Касдан перебил его:
— Операция «Кондор».
— Вот именно. Тайные международные договоры, подписанные в семьдесят пятом году в Сантьяго. За круглым столом каждая государственная делегация предлагает свои собственные методы репрессий. Чтобы суммировать опыт, проводятся стажировки, рабочие встречи. Представляю себе этих типов в мундирах — вот потеха!
— Я просил тебя что-нибудь узнать о французских офицерах…
— Я к этому и веду. Охотиться на левых на иностранной территории противозаконно. И непросто. К тому же диктаторы хотят не только уничтожить их. Они жаждут заставить их говорить. Для этого необходимы специальные акции: похищение, нелегальное тюремное заключение, пытки. Военные диктатуры к ним не подготовлены. Им нужны советы. Эксперты. Казалось бы, им следовало бы обратиться к Соединенным Штатам, их естественному союзнику. Но как ни странно, они предпочли Европу.
Что касается пыток, тут южноамериканцы выбрали лучших специалистов — нас. Благодаря Алжирской войне Франция располагает самым свежим опытом в этой области. Существуют и другие причины для такого сотрудничества. Ветераны «Секретной армии» уже на месте. Они нашли убежище в Латинской Америке. Постоянная французская военная миссия в Буэнос-Айресе также поставляет советников аргентинским войскам. Не считая генерала Поля Оссареса, военного атташе в Бразилии. С семьдесят четвертого года французская армия и контрразведка организуют в Чили специальные курсы.
— Курсы пыток?
— Это исторический факт. Недавно кое-кто из французских депутатов пожелал создать следственную комиссию, чтобы пролить свет на этот скандал. Ходатайство было отклонено в две тысячи третьем. На следующий год Доминик де Вильпен, тогдашний министр иностранных дел, снова выступил с официальным опровержением всякого сотрудничества между Францией и латиноамериканскими диктатурами.
— Тебе удалось узнать имена французских офицеров… инструкторов?
— Я выяснил три фамилии. С трудом. Это не тот период нашей внешней политики, которым стоит гордиться.
