Наступила тишина. Кондо-Мари сделал несколько шагов, прежде чем продолжить:
— Все делалось через посольство Франции. Официально мы прибыли в командировку для обучения вооруженных сил. И это не было ложью. Вояки из чилийцев были никакие. В основном неграмотные крестьяне, сменившие плуг на винтовку.
Касдан стоял на своем:
— Ну а вы-то приехали туда ради пыток?
— Да. Нас было трое. Лабрюйер, Пи и я. Сперва, на следующий день после путча, мы приехали туда, чтобы осмотреться. Речь шла о том, чтобы как можно скорее зачистить страну.
— Я прочел немало документов, — раздраженно возразил Касдан. — Стадион, политическая полиция, карательные отряды. Вы не сидели без работы. У вас руки по локоть в крови, генерал!
Волокин удивленно посмотрел на Касдана. Кондо-Мари улыбнулся. Его восковая бледность была почти зеркальной.
— Сколько вам лет, майор?
— Шестьдесят три.
— Вы служили в Алжире?
— В Камеруне.
— Камерун… Мне о нем немало рассказывали. Вероятно, это было увлекательно.
— Я бы назвал это иначе.
Касдан был готов взорваться. Он повысил голос:
— Черт возьми, что вы все ходите вокруг да около! В Чили вы обучали палачей. Вот и выкладывайте то, что мы хотим услышать. Чему вы учили военных? Кто были ваши сотрудники? Ваши ученики? Какие грязные приемы вы использовали?
Кондо-Мари обошел письменный стол и сел перед подносом, на котором не лежало ни одного документа. Свои маленькие пальцы он положил на темной кожи бювар. Еще один исполненный значительности жест.
— Садитесь, — спокойно предложил он сыщикам.
Они сели. Генерал важно сплел пальцы.
— Мы приехали в марте семьдесят четвертого, когда схлынула первая волна насилия. Военные отыгрывались на леваках и иностранцах. Мы научили их обращаться с электричеством, и это не игра слов.
Касдан уже понял. История всего лишь вечное повторение.
— Они его уже применяли, но очень беспорядочно. Использовали так называемый «гриль»: металлическую кровать, через которую пропускали электрические разряды. Довольно примитивный метод. Мы предложили им аргентинский инструмент, «пикану». Электрическое острие, позволяющее делать более… точную работу. Рассказали им о чувствительных точках. О длительности воздействия. О болевом пороге. Суть спецподготовки заключалась в доказательстве того, что боль можно причинять быстро. Эффективно. Не оставляя следов. Соблюдая даже некоторые… научные рамки. Например, мы настояли на том, чтобы на каждом сеансе присутствовал врач.
— Сколько продолжались эти курсы?
— Про других мне ничего не известно. Сам я выдержал недолго. Мне удалось вернуться во Францию через несколько месяцев.
— Мы слышали об операции «Кондор».
— Это правда, наши советы могли пригодиться при любых операциях, в том числе и для операции «Кондор». Преимущество электричества в компактном оборудовании. Диктатуры того времени в принципе могли устраивать допросные центры где угодно. Даже на иностранной территории.
— Вы были единственными инструкторами?
— Нет. Это было нечто вроде… группы. Палачи съехались отовсюду. Мы преподавали, а также занимались научными исследованиями. Эти репрессии предоставили нам уникальную возможность. Свежий, почти неисчерпаемый материал. Политзаключенные. Массовые аресты.
— Среди инструкторов были бывшие нацисты?
Кондо-Мари ответил не колеблясь:
— Нет. Нацисты удалились на покой в пампасы или к подножию Кордильер. А некоторые, наоборот, занимали высокие официальные посты в Сантьяго и Вальпараисо. — Поразмыслив, он продолжил: — Впрочем, припоминаю, среди нас был один немец. Страшный человек. Но слишком молодой, чтобы быть нацистским преступником. Кажется, он приехал в Чили в шестидесятых годах.
— Как его звали?
— Не помню.
— Вильгельм Гетц?
— Нет. Скорее, фамилия на «ман»… Хартман. Да, кажется, Хартман.
Касдан записал фамилию в блокнот.
— Расскажите мне о нем.
— Он превосходил всех нас, вместе взятых. И намного.
— В чем?
— Ему были известны способы причинять боль… изнутри.
— В каком смысле?
— Он экспериментировал над собой. Хартман был религиозен. Мистик, идущий по пути искупления. Фанатик, живший ради и благодаря наказанию. Он сам себя истязал. Сам себя пытал. Настоящий псих.
— Какие пытки он предпочитал?
— Одной из его навязчивых идей было отсутствие следов, шрамов. Существовала какая-то связь между этим требованием и его религиозным кредо — уважением к телу, к его чистоте. Я уже плохо все это помню. Во всяком случае, он предпочитал электричество, а также некоторые особые методики…
— Например?
— Хирургию. Неинвазивные методики, которые тогда только разрабатывались. Операции без разреза, проводимые через естественные отверстия: рот, ноздри, уши, анус, влагалище… Хартман рассказывал о страшных вещах: о раскаленных зондах, о кабелях со сложенными крючками, раскрывающимися внутри органов, о кислоте, заливаемой в пищевод…
Касдана передернуло. Это описание сильно напоминало модус операнди серийных убийств — разрыв барабанных перепонок. Лор-эксперт Франс Одюссон говорила ему о таинственном орудии, проколовшем барабанные перепонки Гетца, не оставив никаких следов.
— Как он выглядел?
Кондо-Мари нахмурился. Солнечные лучи играли на его блестящем черепе, казалось таявшем как свечка.
— Не понимаю. Какой интерес представляют эти старые истории для вашего расследования?
— Мы убеждены, что ключ к раскрытию серийных убийств — в прошлом Чили. Так что отвечайте. Как выглядел Хартман?
— Скорее моложаво, но ему, наверное, было не меньше пятидесяти. Черная густая грива, маленькие очочки, делавшие его похожим на студента-социолога. Удивительный тип. Знаете, я много где побывал за свою жизнь. В том числе и в Южной Америке. Это земля, где постоянно надо быть начеку, потому что там действительно может произойти все, что угодно. Хартман — настоящее порождение этих одиноких, еще варварских земель.
— И это все, что вы помните? Может, есть какая-то деталь, которая помогла бы нам его опознать?
Генерал поднялся. Чтобы размять ноги. И подстегнуть память. Он снова встал перед окном. Помолчал.
— Хартман был музыкантом.
— Музыкантом?
Коротышка пожал плечами:
— В Германии он учился в Берлинской консерватории. Музыковед, имевший свои теории.
— Например?
— Он утверждал, что пытать надо под музыку. Что этот источник блаженства играет важную роль в процессе подавления воли. Эти противоположные потоки — музыка и боль — помогают быстрее сломить истязаемого. А еще он говорил о внушении…
