— Сначала Лабрюйера отправили в военный госпиталь Валь-де-Грас, — продолжал Арно. — Потом в специализированные заведения в Париже и под Парижем. Больница Святой Анны. Мезон-Эврар. Поль-Гиро…
— Ладно. Я знаю.
Русский взглянул на Касдана. Он отметил про себя эту деталь.
— А сейчас? — нетерпеливо спросил армянин.
— Кажется, прозябает дома. У него особнячок в Вильмомбле. Видно, уже не хватает сил оттяпать себе хрен. Правда, поговаривают о другом.
— О чем?
— О наркоте. Мол, Лабрюйер облегчает себе остаток жизни уколами. Героина или морфина. Надо думать, он в жутком виде. Рассыпается на дозы, если можно так выразиться…
— Ты не нашел никакой связи с нашим делом о чилийцах, кроме его давних командировок?
— Как ни странно, нашел. Даже в отставке Лабрюйер продолжал заниматься международными обменами. В частности, с Чили. Давал консультации.
— Что еще?
— В конце восьмидесятых он вроде бы занимался вывозом во Францию некоторых военных, политических беженцев.
— Ты мог бы проверить список этих военных?
— Нет. К ним у меня нет доступа. Я только повторяю вам чужие слова. Одному Лабрюйеру известно, что с ними сталось…
Касдан спросил точный адрес генерала. Волокин записал его в блокнот.
— Спасибо, Арно, — подытожил армянин. — Ты не займешься третьим генералом?
— Само собой. Но в двадцать два часа двадцать четвертого декабря я вряд ли далеко продвинусь.
Когда он отсоединился, напарники не обменялись ни словом. Они и так все поняли. Праздник продолжался.
49
Синее на синем.
Автомагистраль на фоне неба. Гудрон и индиго.
Когда пробило двенадцать, они были в далеком предместье.
Сплошные поселки и каменные дома. Вокруг ни души. В полпервого остановились перед домом шестьдесят четыре по улице Сади-Карно в Вильмомбле.
Молча смотрели они на железные ворота и кирпичные стены. Над оградой медленно раскачивались черные верхушки деревьев. Для полноты картины не хватало разве что осколков стекла поверх забора. Усадьба генерала Лабрюйера прекрасно гармонировала с этой рождественской ночью, больше напоминавшей конец света. Они вышли на мороз.
Ворота были не заперты. Чтобы войти в сад, Волокину пришлось лишь повернуть ручку. Он оглянулся на Касдана, который своей тушей заслонял свет уличных фонарей, и поманил его за собой.
Сумерки сомкнулись за ними. Крепостные стены. Столетние деревья. Ни одного освещенного окна. Найдя тропинку, напарники пошли по ней. Сад давно запущен. Сорняки и пырей заглушили цветы и газонную траву. Там и сям торчали черные кусты, похожие на чудовищных пыльных овец. Все вокруг, словно колючей проволокой, поросло терновником.
— Ложный след, — прошептал Касдан. — Старик помер. Или давно съехал.
— Пойдем посмотрим.
Через несколько шагов они подошли к крыльцу особняка. Внушительное строение, почти господский дом, в духе начала двадцатого века, с закосами под замок. Почерневший кирпич. Остроконечные башни. Полукруглый навес. Крыльцо украшено завитками, отдаленно напоминавшими стиль арт-деко, как вход в метро на некоторых старых станциях. Но больше ничего не видно. Здание было укреплено, как бункер. Ставни наглухо закрыты. В кустарнике валялись куски лепнины. Осколки оконных стекол густо усеяли крыльцо. Настоящая развалина.
Волокин готов был уже согласиться с Касданом: здесь давным-давно никто не живет. Информация Арно устарела.
Они поднялись по ступенькам. Решетчатая дверь заперта на засов, но слуховое окошко разбилось, так что между прутьями из кованого железа образовалась дыра. Можно просунуть руку и открыть засов изнутри.
Для проформы он нажал на звонок. Бесполезно. Тогда он постучал, не очень сильно, чтобы не услышали соседи. Никто не ответил. Он неторопливо пошарил в сумке, вытащил две пары хирургических перчаток. Одну дал Касдану, а другую надел сам. Просунул руку в дыру и поднял засов. Со зловещим скрипом дверь открылась. Русский застыл на пороге, мысленно сосчитал до десяти, стараясь уловить в темноте малейший шорох. Ни звука. Он переступил через осколки. Вошел в окутанный мраком вестибюль.
В ноздри ударил запах пыли. Воздух был таким тяжелым и душным, что Волокину почудилось, будто он вдыхает жирный дым. Он тут же приспособился дышать ртом, чтобы не забить ноздри. Затем он почувствовал холод. Здесь все промерзло почти так же, как снаружи. Плюс ощущалась какая-то необычная сырость.
Левой рукой Воло нашарил в сумке ручку-фонарик. Справа зиял темный дверной проем, но от двойной двери остались только наполовину вырванные петли. Он двинулся в эту сторону, Касдан последовал за ним, освещая путь собственным фонариком. Они шли бесшумно, лишь облачка пара, подсвеченные пучками света, вырывались у них из губ в такт шагам.
Они добрались до первой комнаты. Мебель казалась сделанной из пыли и клубков паутины. Нечто темное, бесформенное, мгновенно вызывающее прилив отвращения. Пол усыпан омерзительно грязными газетами, вырванными книжными страницами, тут же валяется пустая бутылка… Доносились только слабые шорохи и шуршание не привыкших к гостям насекомых.
Волокин вытянул фонарик перед собой. Картины, слишком потемневшие, чтобы можно было разобрать на них хоть что-нибудь. Повисшие клочьями обои в зеленоватую полоску покрывали стены точно саван. Все углы заросли паутиной, протянувшейся между мебелью, словно нити сероватой слюны.
Русский подошел к комоду и потрогал словно приросшие к нему предметы. Флаконы. Безделушки. Фотографии в рамках. Все будто покрыто темным мехом. Все здесь прогнило, как старый сыр.
Он открыл ящик. Фотографии. Документы. Все склеилось от той же липкой грязи. Он осторожно просунул руку внутрь. Из хаоса могла выскочить крыса. Попытался разглядеть некоторые снимки. За спиной Касдан рылся в других закоулках, обшаривая темноту фонарем.
Воло не был уверен, что хорошо разглядел фотографии. Вот это кто, например? Ребенок-инвалид, втиснутый в какие-то металлические конструкции? А может, его пытают, четвертуют, режут, ломают кости с помощью неизвестных орудий? Другие снимки. Детские руки с вырванными ногтями. Невинные лица, изрезанные, изодранные, обезображенные щипцами и острыми инструментами.
Он продолжал листать. Аккуратно подколотые машинописные страницы. Даты. Места. Славянские и испанские имена и фамилии. И снова фотографии. Грудной младенец, чьи ручки и ножки прибиты гвоздями к деревянной доске. Голая девочка с отрезанной по самое плечо рукой стоит на фоне еще более белой, чем она, стены.
Сзади подошел Касдан. Воло закрыл ящик.
— Смываемся, — прошептал русский. — Мы в логове демона. Но демон умер.
Армянин осветил лицо напарника. Увиденное заставило его прошептать:
