— Кровь, в частности, содержит окись железа. Может такой компонент участвовать в химических преобразованиях? Например, на последнем этапе, когда изображение покрывают хлоридом золота?
Марк Симонис выглядел испуганным. Он догадывался, что Анаис известно больше, чем она пожелала ему сказать.
— Возможно… Не знаю.
— Кто-нибудь из этих людей, — продолжила Анаис, помахав списком, — упоминал о подобных исследованиях?
— Нет, конечно.
— А нет ли среди них химиков, которые разбираются в этом лучше остальных? Дагеротипистов, способных увлечься органической химией?
— Никогда ни о чем подобном не слышал.
— Спасибо, месье Симонис.
Она повернулась к нему спиной. Он удержал ее за руку.
— Вы подозреваете одного из нас в убийстве?
Поколебавшись, она заговорила уже не таким командным тоном:
— Честно говоря, я и сама не знаю. Это направление в расследовании основывается на одних предположениях… — Она огляделась. На полках стояли банки с ртутью, упаковки йода и брома. — Более легковесных, чем любой из ваших паров.
Через пять минут она была на музейной парковке и разглядывала план парижского предместья. Анаис пыталась прикинуть маршрут, исходя из списка имен и адресов.
Зазвонил мобильный. Солина. Она подбросила мобильный на ладони и прикинула, могли ли его засечь. Ей бы следовало выбросить его, как только она вышла из тюрьмы.
После пятого звонка она ответила. Зажмурившись, словно в ожидании взрыва.
— Ты самая мерзкая стерва из всех, кого я видел.
— Мне пришлось. Нужно разрабатывать другой след.
— Какой же?
— Не могу сказать.
— Тем хуже для тебя.
— Угрозами меня не проймешь.
— А два свеженьких трупа?
— Чьих?
— Пока не установлено. Два парня в фирменных черных костюмах. Одного уложили двумя пулями сорок пятого калибра. Второму всадили в рожу осколок стекла. Дом арендует некий Арно Шаплен. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Нет, — солгала она.
Кровь отхлынула у нее от головы.
— В двух кварталах оттуда на улице Бреге нашли их тачку. Черная «ауди» Q7. Номерной знак 360 643 АР 33. Это тебе тоже ни о чем не говорит?
Анаис молчала, судорожно пытаясь собраться с мыслями. Значит, Януш уцелел и на этот раз. Теперь единственной доброй вестью от него, на которую она могла рассчитывать, были трупы.
— И похоже, съемщик лофта по описанию соответствует Янушу.
— Откуда ты узнал? — спросила она, поворачивая ключ зажигания.
— Кто-то проболтался. У нас в полиции очень тонкие стены.
— Кто ведет дело?
— Уголовка. Но я позвоню прокурору. Это история связана с перестрелкой на Монталамбер. Значит, я и буду ее расследовать.
— Ты можешь это доказать?
— Докажу, если мне передадут дело.
— А где трупы?
— А сама как думаешь? В Институте судебной медицины.
Анаис не знала, где это, но она найдет.
— Встречаемся там?
— Даже не знаю, как тебе это удается, — усмехнулся он. — Ты меня имеешь, как хочешь, а я прошу добавки. Может, займемся садомазохизмом?
— Через полчаса?
— Я уже в пути. Жду тебя на месте.
* * *
Оба зародыша витают в околоплодной жидкости, подобно двум крошечным космонавтам. Между кровью и водой, воздухом и духом. Легкие, сплетенные воедино. Первый намного больше. Тем не менее именно он находится сверху. Второй вжат в нижнюю стенку матки. Побежденный. Над ними вьется, изгибается сеть сосудов, похожих на летучие корни, как у тех растений, которые выращивают в невесомости на космических станциях.
— У нас проблема.
Кабинет врача. Он не сводит глаз с мужчины и беременной женщины, сидящих напротив него. Она — молодая блондинка с почти белыми волосами, он — крупный бородач. В комнате преобладают осенние тона. Красный, охряный, золотисто-коричневый. Только лакированное дерево и пурпурные ткани.
— Что за проблема?
Женщина, обхватив руками округлившийся живот, задает этот вопрос с агрессивностью, выдающей ее страх. У нее лицо славянского типа. Высокие скулы. Кошачьи глаза. Волосы такие тонкие, что искрятся на солнце. Между налитыми грудями беременной женщины сверкает крест.
Мужчина представляет собой мужское воплощение все того же славянского типа. Рубаха дровосека, широкие плечи, густая борода. Выступающая челюсть.
Врачу явно не по себе. Его лицо не предвещает ничего доброго. Молодой, но уже почти облысевший. Блестящий лоб венчает костистое лицо, словно завершение навязчивой, неотступной мысли. Тонкие губы выговаривают сухие слова без плоти и украшательств.
— Если это способно вас успокоить, — улыбается он, — такое бывает довольно часто.
— Что за проблема?
— Как вы знаете, у вас монохориальная беременность.
Мужчина и женщина переглядываются.
— Мы не очень хорошо говорим по-французски, — шепчет женщина с сильным акцентом, в котором слышится какая-то холодная ярость.
— Извините. На этом французском не говорит никто. Я хочу сказать, у вас монозиготные близнецы. Они вышли из одной оплодотворенной яйцеклетки. Вам, наверное, все это уже объясняли. Они помещаются в одном пузыре, и у них одна плацента. Другими словами, они питаются из одного источника.
— И что с того?
— Обычно каждый эмбрион связан с плацентой собственной сетью кровеносных сосудов. Иногда эти кровеносные системы перепутываются и зародыши разделяют одну сеть. Это называется анастомозом. И тогда есть риск нарушения равновесия. Один плод может получать больше другого.
— Это и происходит у меня в животе?
Врач кивает:
— Такая проблема возникает в пяти-пятнадцати процентах всех случаев. Сейчас я покажу.
Он поднимается и берет со стойки у себя за спиной несколько снимков УЗИ. Раскладывает их у себя на столе так, чтобы пара могла их видеть.
— Этот эмбрион развит больше, чем второй. Он питается за счет своего брата. Но ситуация может изменяться…
Мать не отрывает глаз от снимков:
— Он это нарочно. — Она почти шипит. — Хочет убить брата.
Врач машет перед собой руками и снова улыбается:
— Нет-нет, успокойтесь. Ребенок тут ни при чем. Просто сосуды переплелись так, что он остался в выигрыше. Вот здесь видно, что распределение сосудов…
Отец перебивает его:
— Это лечится?
