— Говнюк, ты мне нос разбил…
Януш вздрогнул всем телом. Не только от страха. От поднимавшегося со дна души ужаса. Похожее ощущение он уже пережил прошлой ночью. Болезнь возвращается?
У него оставалось от силы несколько секунд. Надо сосредоточиться.
— Почему они за мной охотятся?
— Мне-то почем знать?
— Они назвали мое имя?
— Не. Показали твою морду лица.
— Фото?
Хищник гоготнул. Зажал пальцем ноздрю, и из второй тотчас хлынула струйка крови.
— Какое еще фото? Рисунок…
— Рисунок?
— Ага. — Он снова гоготнул. — Картинка такая, въезжаешь?
Януша осенило. Даниель Ле-Гуэн говорил, что раньше Януш был художником. Может, этот набросок был его автопортретом? Но откуда убийцы раздобыли нечто, имевшее связь с его предыдущей личностью?
— Рисунок у вас сохранился?
— Прям щас. Да мы им подтерлись.
Януш охотно врезал бы ему еще разок, но сил совсем не осталось. Бандит снова высморкался какими-то темными сгустками. Кровавый насморк Януш ему обеспечил.
— Эти мужики в черном. Вы должны с ними встретиться?
— А то. Как только ты откинешь копыта.
— Ты знаешь, где их найти?
— Они нас сами находят. Они везде.
Януша затрясло. Ужас в душе раскалился добела. Он поднял нож. Хищник съежился. Януш размахнулся и нанес ему удар в солнечное сплетение. Острым концом рукоятки, предназначенным разбивать стекло в экстренных случаях. Парень обмяк. Не исключено, что Януш его убил. Но в мире, куда его забросила судьба, эти тонкости никого не интересовали.
Януш грузно поднялся, нимало не заботясь о производимом им шуме. На краткий миг его охватило искушение подойти к спрятанной за граффити двери, распахнуть ее и громко крикнуть: «Вот он я, хватайте меня!»
Но разум возобладал над отчаянием. Шатаясь, Януш побрел прочь. Мистраль, провонявший бензином, сбивал с ног. К штанинам лип бумажный мусор.
Он обречен. В этом не осталось никаких сомнений.
Но, прежде чем умереть, он узнает почему.
Кто осудил его и приговорил к смерти.
* * *
Анаис проснулась совершенно разбитой. Сон не добавил сил, только отнял последние. Три часа кошмаров. Вампиры в костюмах от Хьюго Босса склонялись над трупами в морге, отрывали им носы и пили кровь. Единственным утешением служило то, что в пирушке не участвовал ее отец.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с духом. Она находилась в номере придорожной гостиницы, вывеска которой мелькнула перед ней в три часа ночи. Она остановилась не раздумывая, просто потому, что вымоталась донельзя. Даже не помнила, включала ли в комнате свет. Как была, не раздеваясь, упала в постель. И отправилась на встречу с элегантно одетыми вампирами, притаившимися в закоулках ее собственного сознания.
Она прошла в ванную, стянула свитер и зажгла свет. Отражение в зеркале ей понравилось. Молодая женщина в майке, с забинтованными руками, с подтянутой худощавой фигурой. Никакой такой женственности, ни намека на кокетство. Спортсменка, пусть и невысокого роста. Белизна кожи и некоторые округлости могли таить обещание мягкости и нежности — до тех пор, пока не дерзнешь к ним прикоснуться. Она заметила, что в уголках глаз собрались слезы. Словно капли росы на фарфоровой маске, подумала она. Сравнение ей тоже понравилось.
Она достала свой туалетный несессер и сняла с рук повязки, еще раз оценив масштаб разрушений. На то, чтобы оправиться от первых нанесенных самой себе ран, у нее ушло несколько лет… Внезапно на нее накатила печаль сродни отчаянию, вызвав в памяти образ обгоревших крыльев Икара. Она принялась быстро менять бинты.
Вернувшись в комнату, Анаис вытащила пенал, еще школьный, который продолжала всюду таскать с собой. Она держала в нем ручки, фломастеры и автоматический карандаш, и на работе оставаясь прилежной студенткой. Там же она хранила свои таблетки. Привычным и уверенным жестом она отломила половинку солиана и выдавила из упаковки капсулу эффексора. Тяжелая артиллерия. Подумала и добавила еще и таблетку лексомила.
Шоковая терапия, к которой она прибегала для борьбы с депрессией.
До чего затертое слово. Но разве она сама лучше? В первый раз она сломалась после школы, на первом курсе юридического факультета. Два месяца провалялась в постели. Не могла заставить себя пошевелиться. И ведь тогда она еще понятия не имела, кто таков в действительности ее отец. Дело было в другом. В душе, равнодушной к окружающему миру, шли какие-то глубинные процессы. Возможно, сказывались материнские гены. Она ничего не делала. Ни с кем не разговаривала. Вплотную подступила к грани, отделяющей жизнь от смерти. Еще чудо, что ее не упекли в больницу.
Но понемногу, благодаря приему серьезных антидепрессивных препаратов, она выкарабкалась и следующие два года провела, шарахаясь ото льда к пламени, в состоянии вечной неопределенности и постоянном страхе рецидива. С тех пор этот страх ее уже никогда не покидал.
Вот и приехали. С самого начала расследования, несмотря на простуду, дикое напряжение и возбуждение от знакомства с Фрером, она предчувствовала, что снова приблизилась к краю. Изрезанные руки были лишь предвестником худшего страха. Она боялась, что ее жизнь опять превратится в русскую рулетку, когда одной неосторожной мысли окажется достаточно, чтобы случилось непоправимое. И тогда — конец. Или долгая кома…
Она спустилась в холл, где нашла кофейный автомат. Нацедила чашку эспрессо, мимоходом отметив унылую безликость гостиничной обстановки. Ни одного яркого предмета, ни одной оригинальной безделушки, способной задержаться в памяти. Пожалуй, она как нельзя лучше вписывается в этот интерьер. Такой же призрак, как и все, что ее окружает.
Вернувшись к себе в номер, она проверила сообщения на мобильном. Пять новых эсэмэсок. От Кронье, марсельского полицейского. От Ле-Коза. От Деверса, который ночью трижды пытался до нее дозвониться. Первым она прочитала сообщение от майора из Марселя, с опасливой надеждой на новости. Новостей не было. В десять вечера Кронье интересовался, в котором часу она завтра прибудет в Марсель.
Ле-Коз связывался с ней в половине двенадцатого. Оставил лаконичное послание: «Перезвони». Того же хотел и Деверса, однако его призывы с каждым последующим часом менялись в тональности — от совета к приказу и, наконец, к начальственному рыку.
Она набрала номер Ле-Коза, который отозвался заспанным голосом.
— Чего ты звонил?
— Насчет «Метиса», — пробормотал он. — Чем дальше, тем дело темнее…
— Что-нибудь узнал?
— Я поговорил с прессой. Со специалистами по журналистским расследованиям. Из местного отделения «Сюд-Уэста» и «Ла Репюблик де Пирене», здесь, в Бордо. Это профи. Они в курсе всего, что происходит в области.
