— Так что же ты собираешься делать?
Анаис собрала со стола рассыпанные предметы — детские сокровища, подобранные на пляже. Даже пожелай она отказаться от расследования, у нее ничего не выйдет. Беглец прочно засел в ее сознании. Он пожирал ее мозг, ее душу. Она чувствовала, как его тень поглощает ее, впитывает в себя.
Скомкав пластиковый стаканчик, она зашвырнула его в мусорную корзину.
— Я возвращаюсь в Бордо.
* * *
— Ты был художником.
— Каким художником?
— Писал автопортреты.
— Я не про то. Я был профессиональным художником? Или любителем? И где я писал? Здесь?
— Да, конечно, здесь. На «Вилле Корто». — Старик горделиво улыбнулся: — Жан-Пьер Корто — это я. Я основал это заведение сорок лет назад.
— Приют для умалишенных?
Снова улыбка, на сей раз снисходительная.
— Можешь и так его называть, если тебе больше нравится. Я предпочитаю говорить: специализированный центр.
— Все эти фокусы мне хорошо знакомы. В другой жизни я был психиатром. Эта лавочка — психушка.
— Ну, не совсем. У нас тут и в самом специализированный центр.
— И на чем он специализируется?
— На лечении искусством. Мои постояльцы — душевнобольные, это правда, но мы не используем иной терапии, кроме занятий искусством. Они целыми днями пишут, рисуют, ваяют. Это настоящие художники. Прием химических препаратов сведен к минимуму. — Он засмеялся. — Иногда мне кажется, что произошла смена ролей. Это они своим талантом лечат искусство, а не наоборот.
— Нарцисс — это моя фамилия?
— Не знаю. Но ты подписывал свои работы именно этим именем. Других не называл. И документов у тебя не было.
«Отныне я — Нарцисс, — повторил он про себя. — Я должен думать, действовать и дышать как Нарцисс».
— Когда я здесь появился?
— В начале октября две тысячи девятого. Вначале тебя поместили в клинику Сен-Лу, что возле Ниццы.
— А как я там оказался?
Корто нацепил очки и включил компьютер. Он был сухонький, невысокого роста. Возраст — около шестидесяти. Совершенно седые волосы жестким ежиком, толстые губы, постоянно пребывавшие в движении, очки с затемненными стеклами. Он говорил глубоким и сочным голосом, лишенным интонаций и производившим гипнотический эффект.
Они сидели у него в кабинете. Кабинет находился в небольшой дачке, расположенной в нижней части парка, окружавшего заведение. Пол, стены, потолок — все здесь было деревянным. В помещении приятно пахло сосновой смолой. Окно выходило на пригород Ниццы. Картин, написанных постояльцами центра, на стенах не наблюдалось.
Выступление на карнавале закончилось без всяких проблем. Вместе с новыми товарищами он шагал, танцевал и горланил песни до самой площади Массена, где их поджидал фургон. Просторная машина модели «джампи». Он таких навидался. Впрочем, он сразу заметил, что компания, в которой он очутился, мало чем отличается от его бывших пациентов из психбольницы. Только они были чистые.
Они покидали Ниццу под проливным дождем. Через некоторое время выбрались на грунтовую дорогу и ехали до Карроса. Вилла находилась немного дальше, в нескольких километрах от деревни. Навстречу то и дело попадались полицейские машины с орущими мигалками. Он улыбался. Его ищут. Но теперь фиг найдут. Виктора Януша больше не существует.
По пути он получил подтверждение тому, о чем догадался во время празднества. Пациенты «Виллы Корто» каждый год принимали участие в городском карнавале. Сами придумывали, как оформить платформу. Заказывали в мастерских Ниццы кукол и другой реквизит. Он задавал множество вопросов, делая вид, что интересуется художественными сторонами выступления. Оказалось, что автором идеи с полулюдьми-полукрысами был он, Нарцисс, ученик Корто, проживший с ними весь сентябрь и октябрь. Разумеется, сам он не помнил об этом времени ничегошеньки.
— Вот, — произнес старик-психиатр, наконец-то отыскав нужный файл. — Тебя подобрали в конце августа на съезде с шоссе А8. На повороте на Канны-Мужен. Ты ничего не помнил. В каннской больнице тебя обследовали. Не обнаружили никаких травм, хотя проходить рентгенологическое исследование ты наотрез отказался. Затем переправили в больницу Сен-Лу. Там к тебе вернулись кое-какие воспоминания. Ты сказал, что тебя зовут Нарцисс. Что ты приехал из Парижа. Семьи нет. По профессии — художник. И врачи из Сен-Лу решили, что тебя лучше всего направить сюда, к нам.
— Я не Нарцисс, — сухо сообщил он.
Корто снял очки и снова улыбнулся. Что он все улыбается? Зачем корчит из себя добренького дедушку?
— Разумеется. Ты не Нарцисс. Но и не тот, за кого выдаешь себя сегодня.
— Вы знаете, чем я болен?
— Когда ты только приехал к нам, то много чего мне порассказал. Где учился живописи. В каких галереях выставлялся. В каких районах Парижа жил. Рассказал, что был женат, но потом развелся. Я проверил. Все оказалось выдумкой.
Он не мог не оценить юмора ситуации. Корто играл сейчас ровно ту же роль, какую он сам играл в случае с Патриком Бонфисом. За каждым психотическим бегством стоял психиатр, считавший своим долгом объяснить пациенту, что скорлупа пуста.
— Тем не менее, — продолжил хозяин дома, — кое-что в этих баснях соответствовало действительности. Ты на самом деле был художником. Талантливым художником, владевшим навыками ремесла. Я принял тебя без колебаний. Справедливости ради отмечу, что никто за тебя особенно не цеплялся. Человек без документов, без медицинской страховки. Одним словом, не подарок.
— А расследование проводилось? Я имею в виду, в связи со мной?
— Да, жандармы предприняли кое-какие поиски. Но особенно не старались. Ты не представлял для них интереса. Просто заблудившийся человек, не помнящий ни как его зовут, ни где он живет. Явно с приветом. В общем, они поискали-поискали, да и бросили.
— А что было потом?
— А вот что.
Корто развернул компьютер так, чтобы Нарцисс, сидевший с другой стороны стола, мог видеть экран.
— За два месяца ты написал здесь почти три десятка картин…
Нарцисс не рассчитывал ни на что особенное. Хотя, если вдуматься, это тоже была важная информация. Информация о его прошлой жизни. Каждая картина, возникающая на экране, представляла его, но всякий раз в новом образе. Адмирал… Почтальон… Клоун… Римский сенатор… Один и тот же мужчина его лет, замерший в одной и той же позе в три четверти оборота, одинаково выпячивающий грудь и задирающий вверх подбородок. Каждый из персонажей производил впечатление эпического героя.
Но стилистика каждой работы основывалась на принципе контраста. С одной стороны, в манере исполнения ясно прослеживались приемы, характерные для «искусства диктатур»: зритель смотрел на фигуру героя снизу вверх, что придавало тому вид владыки мира. С другой — лицо героя, выписанное с яркой экспрессивностью, наводило на мысль о школах, боровшихся против эстетики тоталитаризма. Таких, как, например, движение «новой вещественности», зародившееся в Германии в двадцатых годах. Отто Дикс… Георг Гросс… О художниках, отказавшихся от любой лакировки действительности, представлявших реальность во всем ее уродстве и подчеркивавших ее гротесковую природу. О художниках, мечтавших свернуть шею буржуазному лицемерию.
