Его работы отличались тем же безжалостным сарказмом. До боли в глазах яркие цвета, среди которых явно доминировал красный. Густые, в бороздках краски, мазки, позволяющие проследить за движением кисти. Живопись, которую хочется не только созерцать, но и потрогать руками, подумал Нарцисс. В его памяти не сохранилось ни малейшего воспоминания о том, что все эти портреты создал именно он. Это означало, что в своих поисках он уперся в стену. Он пытался проникнуть в сущность личностей, не желавших пускать его в себя. Иными словами, отныне он мог лишь примерять на себя их внешнюю оболочку.
— В конце октября, — продолжил Корто, — ты исчез. Даже адреса не оставил. И я понял, что твои психические блуждания перешли в новую фазу.
У каждого персонажа имелся и собственный реквизит. Клоун был изображен с шариком и трубой. Почтальон — с велосипедом и сумкой. Адмирал — с подзорной трубой и секстантом…
— Почему я писал эти автопортреты? — растерянно спросил он.
— Как-то раз я задал тебе тот же самый вопрос. И ты ответил: «Нельзя верить тому, что видишь. Мои картины — не более чем исправление ошибки».
Нарцисс побледнел. Мои картины — не более чем исправление ошибки. Отпечатки его пальцев, найденные в яме на вокзале Сен-Жан… Его присутствие возле тела Цветана Сокова… Неужели он — маньяк-убийца? Такой же мерзавец, как и герои его картин? Помешанный на власти? Равнодушный к людям? Исполненный злобы? И меняющий личину после каждого очередного преступления? Художник-психопат, у которого руки по локоть в крови?
Вдруг его осенило. А не может быть так, что в картинах зашифрована правда о его подлинной личности? Не содержат ли они тайного послания, подсознательно адресованного им самому себе?
— А нельзя ли взглянуть на эти картины? Я имею в виду, на подлинники?
— Их здесь больше нет. Я отправил их в галерею.
— В какую галерею?
— Парижскую. В галерею Вийон-Пернати. Но и там их больше нет.
— Почему?
— Потому что они были проданы! В ноябре прошла выставка. Надо сказать, прошла с большим успехом.
Но ведь это означало…
— Выходит дело, я богатей?
— Ну, кое-что у тебя действительно имеется. Деньги здесь, у меня. Можешь забрать их в любой момент.
— Наличными?
— Ну конечно наличными. Лежат у меня в сейфе. Говорю же, можешь их забрать хоть сейчас.
Это обстоятельство открывало новые перспективы расследования, которое он вел. И до чего кстати! У него не осталось практически ни гроша.
— Чем раньше, тем лучше.
— Ты что, опять уезжаешь?
Нарцисс не ответил. Корто понимающе качнул головой. Его доброта буквально выбивала Нарцисса из колеи. Он и сам был психиатром по меньшей мере дважды в жизни: когда работал в клинике Пьера Жане и почти наверняка до этого. И поэтому прекрасно знал, что верить в безумные выдумки душевнобольного человека бессмысленно. Психиатр должен понять причину безумия, но не должен ее оправдывать.
— Скажи, пожалуйста, — снова заговорил Корто, — а кем ты считаешь себя сегодня?
Нарцисс молчал. Судя по всему, здесь никто ничего не знал о последних событиях. Слыхом не слыхивал ни о Фрере, ни о Януше, хотя его фотографии были напечатаны во всех газетах. И в каждой статье и заметке говорилось, что он — главный подозреваемый в убийствах. То, что пациентам это все до лампочки, его не удивляло. Но Корто? Неужели он настолько оторван от внешнего мира?
— Сегодня, — туманно пояснил он, — я тот, кто открывает русских деревянных кукол. Я восстанавливаю каждую из своих личностей. Пытаюсь понять их. Хочу узнать, почему они появились на свет.
Корто встал, обошел вокруг стола и дружески положил руку ему на плечо:
— Есть хочешь?
— Нет.
— Тогда пошли. Я отведу тебя в твою комнату.
Они вышли в темноту. С неба капал мелкий занудливый дождик. Нарцисс дрожал от холода. Он по-прежнему был в костюме, после всех его злоключений покрытом грязью, и насквозь пропотевшем белье. Хорошо хоть крысиную маску успел снять…
Они подошли к лестнице, выложенной серой плиткой. Парк был террасный, подобно рисовой плантации, только засаженный пальмами, кактусами и масличными культурами. Нарцисс полной грудью вдыхал насыщенный влагой воздух, особенно живительный в этой высокогорной местности, — не зря здесь находились санатории.
Они дошли до виллы. Она представляла собой два соединенных между собой здания в виде буквы L, причем одно располагалось чуть ниже другого. Плоские кровли. Прямые линии. Стены, лишенные украшений. Должно быть, оба были сооружены около века назад, когда в архитектуре царило стремление к простоте и строгой функциональности.
Они направились к нижнему зданию. Во втором этаже рядами тянулись окна. Очевидно, комнаты постояльцев. Ниже шли широкие стеклянные двери, выходившие на внешнюю галерею: здесь находились мастерские. Еще ниже, на ступеньках, утопавших в зарослях кустарников, алели огоньки зажженных сигарет…
На скамейке курили трое мужчин. Нарцисс не различал лиц, но по манере жестикулировать и смеху определил, что это люди с нарушениями психики.
В это время раздались голоса, хором скандировавшие:
— Нар-цисс! Нар-цисс! Нар-цисс!
Он вздрогнул. Вспомнилась компания на карнавальной платформе. Ухмыляющиеся физиономии, нацепленные на лоб крысиные маски… Неужели эти психи — тоже художники, как и он? Неужели он — такой же псих, как они?
* * *
Комната, в которую его привели, была небольшой, квадратной и теплой. Ничего особенного, зато уютно. Бетонные стены, деревянный пол, шторы из плотной ткани. Кровать, шкаф, стул, письменный стол. В углу крохотная ванная комната, больше напоминающая пенал.
— Обстановка у нас спартанская, — пояснил Корто, — но никто не жалуется.
Нарцисс согласно кивнул. От соразмерности пропорций, от серо-коричневых штор, от деревянного пола и мебели веяло гостеприимством. Эта комната могла бы быть монашеской кельей — от нее исходило ощущение надежности и защиты.
Объяснив в двух словах, как все устроено в «доме», Корто выдал ему туалетные принадлежности и чистую одежду. Проявление заботы тронуло его. Уже много часов и даже дней он висел на волоске, и этот волосок грозил вот-вот оборваться.
Оставшись один, Нарцисс принял душ и переоделся в чистое. Джинсы оказались великоваты, майка бесформенной, свитер растянутым и пахнущим стиральным порошком. Он почувствовал себя счастливым. Он рассовал по карманам нож, пистолет и отобранный у охранника ключ от наручников, решив сохранить его как талисман. Извлек из портфеля папки с материалами и разгладил ладонью бумажные листы. Но погрузиться в их изучение ему не хватило храбрости.
Он вытянулся на кровати и погасил свет. За окном шумело море. Нет, это не море, поправил он себя через несколько секунд. Это шумят сосны.
