Так мы ехали минут десять. Сикков пытался обогнать меня, я ждал, что он вот-вот разнесет мне очередью ветровое стекло. Я положил «Глок» на пассажирское сиденье. Вдруг на горизонте показались очертания Наплуза, серые и туманные в сухом горячем воздухе. Гораздо ближе, справа, я увидел палестинский лагерь, на указателе значилось: «Балатакамп»
[6]
. Я вспомнил о своих израильских номерах. И решительно повернул к лагерю, съехав с главной дороги. Из-под колес столбом поднялась пыль. Я набрал скорость. Я находился в нескольких метрах от лагеря. Сикков следовал за мной по пятам. На крыше какого-то сооружения я заметил израильского часового с биноклем в руках. На террасах других домов засуетились палестинские женщины и стали показывать на меня пальцем. Толпы ребятишек разбежались в разные стороны и принялись запасаться камнями. Вскоре должно было начаться то, на что я и рассчитывал.
Я въехал во врата ада.
Первые камни достигли цели, когда я оказался в самом начале главной улицы. Ветровое стекло разлетелось. Слева Сикков пытался проскользнуть между моей машиной и стеной на другой стороне, испещренной граффити. Удар. Наши машины отлетели к противоположным стенам, шедшим по краям дороги. Прямо передо мной дети швырялись в нас камнями. «Рено» снова пошел на штурм. Сикков, весь в крови, злобно поглядывал на меня. Высыпавшие на крыши палестинки вопили и вертелись, путаясь в длинных одеждах. Со всех сторон к нам бежали поднятые по тревоге палестинские солдаты, на ходу заряжая винтовки патронами со слезоточивым газом и занимая позиции на краю террас.
Вдруг передо мной показалась маленькая площадь. Я резко крутанул руль и развернулся, зарываясь колесами в землю. Град камней сыпался на машину. Стекла разбились вдребезги. Сикков обогнал меня и преградил дорогу. Я различил силуэт убийцы, направленный на меня ствол автомата, упал на соседнее сиденье и услышал, как дверцу машины прошила очередь. В ту же секунду раздалось шипение: из снарядов потек слезоточивый газ. Я поднял глаза. Прямо перед собой я увидел ствол автомата болгарина. Я попытался нащупать «Глок» — слишком поздно, он соскользнул куда-то, когда я падал. Но и Сикков не успел нажать на гашетку. Пока он в меня целился, большой камень ударил его по затылку. Он изогнулся, вскрикнул и исчез. Газ начал расползаться повсюду, застилая глаза, мешая дышать. Вокруг стоял адский шум.
Я подался назад и пополз по пыли. Нащупал «Глок». Шипел газ, кричали женщины, бегали мужчины. Бойцы «Интифады» бросали камни со всех сторон. Они больше не целились в наши машины, теперь они взялись за солдат, которые все прибывали и прибывали. Джипы останавливались вплотную друг к другу, увязая в пыли, оттуда выпрыгивали солдаты в защитной форме и в противогазах. У одних из стволов вылетал ядовитый белесый газ, у других — резиновые пули, а третьи и вовсе стреляли боевыми патронами по видимым целям — по детям. Площадь напоминала жерло вулкана во время извержения. Мне сильно щипало глаза, горло горело. Землю сотрясал грохот солдатских ботинок и лязг оружия. Вдруг мне почудилось, что из глубины земли поднимается вал, подобный раскату грома, широкий, грозный, величественный. Это была волна голосов. Я увидел, как палестинские подростки, взгромоздившись на каменные ограды, поют гимн своей борьбе, вытянув пальцы в форме "V".
Почти тут же рядом со мной промелькнули кованые ботинки Сиккова, убегающего под покровом густого дыма. Я вскочил и помчался в том же направлении. Я бежал вдоль узеньких улочек, ориентируясь по его следу: у него текла кровь, и песок тут же ее впитывал. Через несколько мгновений я заметил Сиккова. Я содрал свои повязки и снял «Глок» с предохранителя. Мы все бежали и бежали. Мелькали беленные известью стены. Ни он, ни я не могли передвигаться слишком быстро, потому что наши легкие уже были отравлены слезоточивым газом. Теперь плащ Сиккова маячил всего в нескольких шагах от меня. Рефлекс даст безошибочный сигнал, когда настанет момент его схватить. Он развернулся и направил на меня «Магнум-44». Из ствола вырвалось ослепительное пламя. Я наугад ударил Сиккова ногой. Болгарин отшатнулся к стене и снова прицелился в меня. Я услышал оглушительный звук выстрела. Закрыл глаза и выпустил всю обойму прямо перед собой. Несколько мгновений тишины показались мне вечностью. Когда я решился открыть глаза, на месте головы Сиккова зияла огромная дыра и виднелись сгустки крови и обрывки волокон. Из почерневших тканей местами били крохотные алые роднички. В стене, испачканной брызгами мозгов и осколками костей, образовался провал диаметром около метра. Я бессознательно вложил пистолет в кобуру. Вдали еще слышалось пение палестинских детей, бросивших вызов израильским солдатам.
25
Два израильских солдата нашли меня на маленькой площади. Лицо мое было залито кровью, и я ничего не соображал. Я не смог объяснить ни кто я такой, ни что я здесь делаю. Меня тут же забрали санитары. Я все время прижимал к груди пистолет, спрятанный под курткой. Несколько минут спустя меня уложили на железную кровать в раскаленной солнцем палатке и поставили капельницу.
Подошли несколько врачей и осмотрели мою физиономию. Они говорили по-французски о каких-то скобках, об анестезии и об операции. Они приняли меня за наивного туриста, ставшего жертвой нападения «Интифады». Я понял, что нахожусь в госпитале организации «Единый мир», расположенном в полукилометре от Балатакампа. Если бы мои губы в тот момент не были сплошным липким месивом, я бы, наверное, улыбнулся. Я украдкой сунул под матрац свой «Глок» и закрыл глаза. Меня тут же окутал непроглядный мрак.
Когда я проснулся, было тихо и темно. Я даже не мог разобрать, насколько велика палатка. Я дрожал от холода и обливался потом. Закрыл глаза и снова погрузился в кошмары. Мне приснился человек с длинными тощими руками, который хладнокровно и аккуратно резал тело ребенка. Время от времени он погружал свои черные губы в трепещущие внутренности. Я так и не разглядел его лица, так как вокруг него был целый лес рук, ног и тел, развешанных на крюках и отливавших охристым глянцем, как блестящие куски мяса в китайском ресторане.
Мне приснилось, что полотняные стены палатки раздулись от взорвавшейся человеческой плоти. Приснился Райко, умерший от страданий, с распоротым животом и пульсирующими кишками. Приснился весь изрубленный Иддо; у него, еще живого, — почти как в мифе о Прометее, — аисты выклевывали внутренние органы.
Светало. Просторная палатка была наполнена запахом камфары и заставлена кроватями, на которых лежали раненые молодые палестинцы. Издали доносился гул электрогенераторов. Три раза с меня снимали повязки и кормили чем-то вроде каши из баклажанов, а потом, к моему удовольствию, давали невероятно крепкий чай. Мой рот был неподвижен, как бетонная плита, тело все разбито. Я ожидал, что в любую секунду сюда ворвутся солдаты ООН или израильской армии, стащат меня с кровати и увезут. Однако никто не приходил, да к тому же, сколько я ни прислушивался, никто не упоминал о смерти Сиккова.
Я постепенно начал воспринимать окружающую действительность. Воинами «Интифады» были дети, и я попал в детский госпиталь. На соседних кроватях молча страдали и умирали исполненные гордости мальчишки. Над их кроватями висели рентгеновские снимки, показывавшие, в каких передрягах побывали эти дети: переломы рук и ног, разрывы тканей, отравленные легкие. Много было и просто больных малышей: антисанитарные условия в лагерях способствовали распространению всевозможных инфекций.
