Повернув ручку двери, я оказался снаружи.
Замкнутое с четырех сторон пространство внутреннего двора было разделено на правильные газоны с подстриженными кустами. Настоящая твердыня. Бастион веры, который, по-видимому, выдержал фашистские бомбардировки и натиск социалистов. По всему периметру двухэтажного строения шли галереи с балюстрадами. Каждую арку подпирал металлический столб с фонариком. Я находился в глубине галереи на первом этаже. Я пошел по ней к лестнице.
Кругом – ни души, ни одной сутаны. Как только я ступил на гравий двора, раздался звон колоколов. Я улыбнулся и вдохнул белый и холодный свет. Мне хотелось наполнить себя этим веществом, таким чистым, что это было похоже на чудо.
Эти сады навевали мысли о Ренессансе: подрезанные кусты образовывали квадраты и прямоугольники, в центре, вокруг круглой площадки, высились кипарисы. Вдоль балюстрад тянулись скамейки, а под аркадами мерцали витражные окна. Я пересек двор и уловил приглушенный шум голосов. Ориентируясь на него, толкнул дверь.
Трапезная была залита светом и уставлена длинными столами. Блестели графины с водой, тарелки из нержавеющей стали дымились как паровозы. Сидя по восемь человек за столом, священники ели и пили. Черно-белая строгость их одеяний контрастировала со взрывами смеха и гулом веселого застолья. Здесь царила непринужденная атмосфера молодости и здоровья. Говорят, что во времена «холодной войны» только польские священники ели досыта – благодаря своим садам и огородам.
Кто-то из присутствующих поднял руку. Замошский сидел за отдельным столиком. Я прошел между столами и присоединился к нему. Остальные не обратили на меня никакого внимания.
– Хорошо выспались?
Поляк указал мне на стул напротив. Я сел, сожалея, что не выкурил сигарету, когда был на улице. Теперь уже поздно. Я опустил глаза на сервированный завтрак. Стол был накрыт на двоих – на белой камчатной скатерти блестели хрустальные бокалы и серебряные приборы. Я прикрыл лицо рукой:
– Мне очень жаль. Я не знал, которой час…
– Да я сам только что встал. Мы пропустили мессу. Ешь.
Этим утром переход на «ты» казался вполне естественным. Я не знал, что выбрать. Меню было славянское. Соленая рыба, разложенная тонкими ломтиками, черная икра горкой, черный и белый хлеб, соленые огурчики и множество красных ягод: морошка, брусника, малина. Я удивился, где священники могли раздобыть такие ягоды в это время года.
– Водки? Или слишком рано?
– Скорее кофе.
Нунций взмахнул рукой. Из тени появился священник, бесшумный как призрак, и принес мне кофе.
– Где мы находимся?
– В монастыре бенедиктинок, в Старом городе.
– Бенедиктинок?
Замошский наклонил голову. Его острый нос блестел на солнце.
– Время «шестого часа», – сказал он доверительным тоном. – Пока сестры молятся в часовне, мы пользуемся этим, чтобы позавтракать.
– Вы живете в одном монастыре с женщинами?
Движением ложки Замошский снял верхушку яйца, сваренного всмятку.
– Четкое разграничение. Мы не можем заниматься никакой совместной деятельностью.
– Это весьма… неординарно.
Он вынимал яйцо из скорлупы, которую придерживал двумя пальцами.
– Совершенно верно. Кто станет искать священников, особенно нашего профиля, в монастыре бенедиктинок?
– А каков ваш профиль?
– Ешь. Что не во вред, то на пользу, как говорят у нас.
– Какой у вас профиль?
Нунций вздохнул:
– Ты решительно янсенист. Ты не умеешь пользоваться жизнью. – Он доел яйцо и отодвинул стул. – Возьми с собой чашку, поешь позже.
Я предпочел выпить кофе одним глотком и обжег горло. Пока я приходил в себя, Замошский уже стоял в дверях.
В галерее полосы света и тени от колонн образовали черно-белый рисунок. Как ни странно, холод добавлял контрастности этой картине. Прелат перешагнул порог и стал спускаться по лестнице, которая странным образом вела прямо в Средневековье.
– Мы устроили офис в подвале.
Перед нами открылся равномерно освещенный туннель без видимых источников света. Каменные стены были покрыты многовековой патиной, но всюду господствовал дух современности. Когда Замошский приложил указательный палец к биометрическому аппарату, у меня больше не оставалось в этом сомнений. Внешняя картина жизни крепости была мне уже знакома, теперь мне открывалась ее сердцевина.
Стальная перегородка отъехала в сторону, и обнаружилась большая комната со сводчатым потолком, напоминавшая редакционный зал газеты. Светились экраны компьютеров, у колонн жужжали принтеры, всюду звякали и вибрировали телефоны, факсы и телетайпы. Священники с закатанными до локтей рукавами сновали взад-вперед и суетились. Мне вспомнился филиал «Оссерваторе романо», официального органа Ватикана, но здесь царила совсем иная атмосфера – все было пронизано конспирацией.
– Зал наблюдений! – подтвердил Замошский.
– Наблюдений за чем?
– За нашим миром. Католический мир находится под постоянной угрозой нападения. Мы не дремлем. Мы следим, мы реагируем.
Священник двинулся по центральному проходу. Ощущалось тепло, идущее от компьютеров, и свежий ветерок от кондиционеров. Люди в белых воротничках говорили по телефону по-арабски. Замошский пояснил:
– Нашей вере грозят отовсюду. Молитва и дипломатия не вездесущи.
– Пожалуйста, говорите яснее.
– Например, эти священники постоянно держат связь с войсками повстанцев в Судане. Они, как я надеюсь, хоть немножко, да христиане. Мы им помогаем. И не только мешками с рисом, – он поднял вверх указательный палец. – Главное – заставить ислам отступить!
– Мне кажется, это несколько упрощенный подход.
– Мы ведем войну. А война – это упрощенный взгляд на мир.
Нунций говорил без всякой язвительности, добродушно.
Справа от нас священники говорили по-испански.
– Эти работают на территории Южной Америки, где положение очень сложное. Там мы не можем вступать в конфликт с власть имущими, главарями наркомафии, торговцами оружием и взяточниками. Нам приходится вести переговоры, выжидать, а порой даже объединяться с отъявленными подонками. Ради вящей славы Божьей!
Он подошел к другой группе, читавшей газеты на каком-то славянском языке.
– Еще хуже дела обстоят в Хорватии. Защищать мучителей, палачей, убийц. Они христиане, и они к нам обратились. Всевышний никогда не отказывал в помощи, не так ли?
Я вспомнил газетные вырезки. Судьи международного трибунала заподозрили Ватикан и хорватскую Церковь в укрывательстве в францисканских монастырях генералов, обвиненных в преступлениях против человечности. Значит, все правда. Замошский медлил:
