Я схватил пистолет 45-го калибра и снова вышел. Я догадался, где был кабинет нунция, – есть некий шанс, что в этот час он уже работает.
Спустившись на первый этаж, сквозь шум ливня я уловил суету в противоположном крыле. Бенедиктинки уже поднялись и собирались на службу…
Я вошел без стука. Замошский в очках склонился над компьютером. Вокруг него на полках были разложены ковчежцы для реликвий: лари из чеканного серебра, медные чаши.
– Что вы проделываете с Манон?
Нунций снял очки. Медленно, без всякого удивления.
– С помощью сканеров и жучков?
– Мы ее защищаем от нее самой.
Каблуком я закрыл дверь и сделал два шага вперед.
– Вы всегда были уверены, что она одержимая.
– Это… как бы сказать… напрашивается само собой.
– Вы ее превратили в лабораторную крысу!
– Случай с Манон – особенный. – Замошский оставался невозмутимым. – Присядь. Мне еще надо тебе кое-что объяснить.
Я не двигался. Нунций заговорил нарочито усталым тоном:
– Мы не вправе ослабить этот… физиологический надзор.
Я саркастически рассмеялся:
– Что же вы ищете? Татуировку «666»?
– Ты притворяешься, будто не понимаешь. За Манон стоит дьявол. Каждый удар ее сердца – проявление дьявольской воли. Каждая секунда ее жизни – дар Сатаны. В Божьем мире Манон должна была умереть! Она – вызов законам Всевышнего.
Я вспомнил слова Бухольца об Агостине: «Физическое доказательство существования дьявола». Замошский продолжал:
– Манон возвращена к жизни дьяволом. Он вошел с нею в контакт во время ее комы. Она была спасена им и получила его приказы.
– Значит, вы думаете, это она убила свою мать?
– Конечно. И без чьей-либо помощи.
– Черт подери, – сказал я почти со смехом. – Вы говорили о вдохновителе, о человеке, остающемся в тени?
– Чтобы тебя не испугать. Но есть только один вдохновитель: сам дьявол.
Совершенно обессиленный, я рухнул на стул напротив письменного стола, зажав пистолет между коленей, и произнес:
– Я знаю досье досконально. Манон не в состоянии совершить такое убийство. Убийца – химик. Энтомолог. Ботаник. Даже обвинения против Агостины, несмотря на ее признание, не выдерживают критики, потому что у нее нет необходимых навыков. Но Манон – это еще более абсурдно!
Поляк снова улыбнулся. Мерзейшая улыбка! Я стиснул рукоятку «глока». Одно лишь прикосновение к нему успокаивало мне нервы.
Нунций поднялся, обошел стол и сочувственно произнес:
– Ты не настолько хорошо знаешь ее досье. Биология, химия, энтомология, ботаника – это как раз те предметы, которые Манон изучала в университете в Лозанне. Можно подумать, что она получала образование специально для этого убийства.
Эти новые факты могли бы меня заинтересовать, но я отупел от усталости. Слова прелата доходили до меня как сквозь вату. Он добавил как бы в утешение:
– У нас нет абсолютной уверенности. Но мы должны за ней наблюдать.
– Значит, вы верите в дьявола? В его реальность?
– Разумеется. Это отрицательная сила, Матье. Обратная сторона вселенной. Ты думаешь, что ты современный католик. Но ты полон предрассудков прошлого века. Века наук! Ты считаешь, что эту проблему можно решить с помощью психиатрии или биохимии. Ты скользишь по поверхности. Вспомни, что говорил Павел VI: «Зло есть не просто недостаток чего-то, оно – деяние живого существа, хитроумного, развратного и развращающего». Да, Матье, дьявол существует. Он даровал жизнь Манон. Жизнь, которую Бог у нее отнял.
– Но зачем все эти исследования? Анализы, пробы?
– Согласно нашей вере, дьявол – зараза, и Манон заражена. Болезнь захватила ее всю, целиком.
– Что же вы ищете? – продолжал я усмехаться. – Вакцину?
Он положил руку мне на плечо:
– Не шутите. Манон, Агостина, Раймо – это точки соприкосновения двух миров: физического и духовного. На помощь их телам пришел дух. И теперь в них бродят частицы этого духа. Темного духа Чудовища. В Манон заключено семя Зла!
Я поднялся, с меня было достаточно. Я направился к двери:
– Вы ошиблись веком, Замошский! В эпоху инквизиции вы бы имели огромный успех.
С удивительной скоростью нунций обошел меня и встал передо мной:
– Что ты собираешься делать?
– Мы уезжаем. Мы с Манон. Возвращаемся во Францию. И даже не пытайтесь нас задержать.
– Манон знает кое-что, – произнес поляк, бледнея. – Она должна нам это сказать!
– Она ничего не знает. Ничего не помнит.
– Она носит в себе информацию.
– Какую информацию?
– Об Обручении с Тьмой.
– И вы туда же? Вы ищете то же самое, что «Невольники»?
– Договор существует, – он повысил голос. – Мы должны узнать, как он заключается. Во что бы то ни стало!
– И для этого вы привезли меня сюда?
Улыбка. К нунцию вернулось его хладнокровие.
– Манон никогда нам не доверяла. Мы подумали, что молодой мужчина, приехавший из Франции… – Замошский замолчал. – И мы были правы. После этой ночи…
Я невольно покраснел, представив себе священников в сутанах, прильнувших к мониторам наблюдения. Я повернул ручку двери:
– Манон отнеслась ко мне с доверием, это правда. Но я использую это доверие, чтобы вырвать ее из ваших когтей.
– Если ты переступишь этот порог, я уже ничего не смогу для тебя сделать.
– Я достаточно взрослый, чтобы справиться самому.
– Ты ничего не знаешь. Ты не представляешь себе опасности, которые тебя ожидают снаружи.
– Мы провели день и вечер в городе. С нами ничего не случилось.
Замошский вернулся к письменному столу и взял вчерашний номер «Газета Выборча». Чуть не всю первую полосу занимало фото окровавленного трупа на тротуаре.
– Я не читаю по-польски.
– «Еще одно ритуальное убийство в Кракове». Менее чем за месяц убит пятый нищий. Затравлен собаками. Из его внутренних органов на тротуаре выложена пентаграмма. А на прошлой неделе ниже по течению Вислы были найдены двое детей-даунов. Вскрытие показало, что их заставляли насиловать друг друга.
– Предполагается, что это меня испугает?
– Они здесь, Матье. Они пришли за Манон. Может быть, это нищие на улицах. Или священники, молящиеся в соседнем костеле. Они повсюду. Они ждут своего часа.
