Я подошел поближе. Фокси была закутана в пунцовый балахон, напоминающий занавес в оперном театре. Голова обвязана шарфом того же цвета, лицо покрыто ритуальными насечками. Глядя на нее, я вспомнил, что, по мнению некоторых фармакологов, в организме колдунов происходят изменения. Поглощая снадобья, колдуны и колдуньи через дыхание или поры сами начинают выделять яды и галлюциногенные вещества. Я заговорил по-английски:
– Я не вовремя, красавица? Ты не одна?
– Honey,
[11]
это зависит от того, что тебя ко мне привело.
Она говорила по-английски тягучим, ленивым голосом. Прикрыв глаза, она толкла в деревянной миске какие-то порошки удивительно худыми для ее тела руками. Плоть ее словно обгорела и иссохла, обтянув кости. Она зажгла серую веточку:
– Это для моих девочек. Я очищаю ночь. Ночь порока, ночь греха…
– Кто же в этом виноват?
– Хм… Они должны выплачивать свои долги, Мат, ты же знаешь. Огромные долги…
Она воткнула тлеющую ветку в щель между половицами.
– Ты по-прежнему христианин?
У меня пересохло в горле, обожженном выпивкой, сигаретами, а теперь еще воздухом этой дыры. Я ослабил галстук:
– По-прежнему.
– Значит, мы с тобой способны понять друг друга.
– Ну нет, мы на разных берегах.
Фокси вздохнула, следом за ней вздохнули две другие женщины.
– Вечные твои противопоставления…
Редкозубая не без иронии сказала по-английски:
– Христианин возносит молитвы, колдун насылает порчу…
Та, что с косичками, добавила на том же языке:
– Христианин поклоняется добру, колдун – злу…
Фокси схватила красный тазик, в котором плавала какая-то дрянь: то ли обезьяна, то ли зародыш.
– Honey, добро, зло, молитва, чары – все это не так важно.
– А что важно?
– Власть. Только власть имеет значение. Энергия.
Теперь она держала в руках нечто вроде скальпеля с лезвием из обсидиана. Резким движением колдунья рассекла им череп существа в тазу.
– Как ею потом распорядиться, это личное дело каждого.
– Единственная ценность для христианина – спасение души.
Фокси расхохоталась:
– Я тебя обожаю. Чего ты хочешь? Ищешь девушку?
– Я расследую убийство Массина Ларфауи.
Три колдуньи повторили хором:
– Он расследует убийство…
Фокси положила обломок черепа в деревянную миску и снова принялась толочь.
– Скажи сначала, почему тебя интересует это убийство. Твой отдел такими делами не занимается…
Фокси не была ясновидящей, а лишь простым информатором со связями в Управлении судебной полиции на улице Луи-Блан, в Отделе по борьбе с проституцией и даже в Наркотделе.
– Это дело расследовал мой друг. Очень близкий друг.
– Он умер?
– Он хотел покончить с собой, но еще жив. Лежит в коме.
Она скривилась:
– Плохо дело… Плохо вдвойне. Самоубийство и кома. Твой друг застрял между двумя мирами… М'фа и Арун.
Фокси принадлежала к племени йоруба, этнической группе, живущей на берегах Бенинского залива – колыбели культа вуду. В свое время я изучал этот культ. М'фа означает «основание» и включает в себя весь видимый мир. Арун – это высший мир богов. И я рискнул:
– Ты хочешь сказать, что он находится в М'доли?
М'доли – точка соприкосновения двух миров, где духи особенно сильны, магическое место. Колдунья расплылась в улыбке:
– Honey, с тобой приятно поговорить. Не знаю, где сейчас твой друг, но его душа в опасности. Его нет ни среди живых, ни среди мертвых. Его душа где-то витает, и сейчас самый подходящий момент, чтобы ею завладеть… Но ты мне не сказал, дорогуша, почему тебя так интересует это дело.
– Я хочу понять, почему мой друг так поступил.
– А при чем здесь Ларфауи?
– Люк расследовал его убийство. Может, это сыграло свою роль в том, что он сделал.
– Он тоже христианин?
– Как и я. Мы выросли вместе. Вместе молились.
– А с чего ты взял, что я что-то знаю об этой истории?
– Ларфауи нравились черные женщины.
Она расхохоталась, и две другие колдуньи рассмеялись вслед за ней.
– Что правда, то правда!
– Ты снабжала его женщинами?
Она нахмурилась:
– Кто тебе сказал? Клод?
– Неважно.
– Ты думаешь, я что-нибудь знаю о его смерти, потому что посылала ему девочек?
– Ларфауи убили восьмого сентября. То есть в субботу. У него были свои привычки, и каждую субботу он приглашал к себе в Олней девочку. Одну из твоих девочек. Его застрелили примерно в полночь. В это время он был не один, я уверен. Однако нигде не упоминается о втором теле. Значит, девушке удалось скрыться, и я полагаю, она что-то знает.
Я помолчал. Горло горело огнем.
– Думаю, ты знаешь эту девочку и прячешь ее.
– Садись. У меня есть горячий чай.
Я опустился на ковер. Она отставила свой мерзкий сосуд, взяла синий заварочный чайник и разлила чай по туарегскому обычаю, высоко подняв руку. Затем протянула мне напиток в простом стакане.
– С чего ты взял, что я стану об этом говорить? Я помедлил с ответом, потом, уже в который раз, предпочел говорить начистоту:
– Фокси, я в тупике. Мне ничего неизвестно, и у меня нет официального разрешения заниматься этим делом. Но мой друг между жизнью и смертью. Я хочу понять, почему он бросился в воду! Мне надо знать, над чем он работал, что за правда довела его до беды! Все, что ты скажешь, останется между нами. Клянусь тебе! Так была там девушка или не была?
– И ты, и я еще вспомним об этой ночи…
– Конечно, вспомним, только я больше не работаю в Отделе по борьбе с проституцией.
– Теперь ты в уголовке, дорогуша. Это еще лучше.
Мне предстояла сделка с самим дьяволом. Я уже видел, как через месяц или год по просьбе этой гадалки закрою глаза на убийство. Фокси ничего не забывала.
– Так ты будешь помнить? – повторила она.
– Даю слово. Ну, была там девушка той ночью?
Фокси помедлила, отпила глоток, поставила чашку на паркет:
– Девушка была.
