– В наших краях живет один из лучших энтомологов Европы, специалист по подобным насекомым. Он помогал мне при вскрытии.
Вальре записал на визитной карточке имя энтомолога: Матиас Плинк – и указал подробный адрес.
– У него тоже есть питомник для разведения насекомых?
– Это основа его исследований.
– Значит, он может быть в числе подозреваемых?
– А вас со следа не собьешь. Поезжайте к нему, поговорите. Составьте свое представление. По-моему, он странный, но не опасный. Его питомник насекомых у горы Узьер по дороге в Сартуи.
Я снова склонился над фотографиями, пытаясь разглядеть детали. Вздувшиеся от газов ткани. Глубокие раны, кишащие мухами. Белые черви, присосавшиеся к розовым мышцам… Несмотря на холод, по спине у меня стекали крупные капли пота.
– А других признаков насилия вы не заметили? – спросил я.
– Вам что, этого мало?
– Я имею в виду насилие другого рода. Например, следы побоев, признаки применения силы при похищении…
– Есть, конечно, следы связывания, но главное – следы от укусов.
– Укусов?
Врач колебался. Я вытер пот, застилавший мне глаза.
– Это не человек и не животное. По моим наблюдениям, это «нечто» обладает огромным количеством зубов или даже скорее клыков, торчащих в разные стороны. Что-то вроде челюсти с хаотично растущими зубами.
В моем сознании всплыл образ Пазузу, ассирийского демона из коллекции Люка. Тварь с хвостом скорпиона мечется по лаборатории и склоняет свою морду летучей мыши над распростертым телом. Я явственно слышал ее хриплое урчание, звуки, которые она издавала, раздирая живую плоть. Дьявол. Дьявол во плоти, совершающий преступление…
Вальре пришел на помощь:
– Единственное, что приходит мне в голову, – это дубинка, утыканная зубами животного. Гиены или другого хищника. Во всяком случае, это было орудие, снабженное ручкой. И вероятно, он наносил им удары по телу Сильви Симонис в разных местах: по рукам, по груди, по бокам. Но вместе с тем есть и весьма четкие следы, оставленные челюстями. И зачем понадобилась эта особая пытка? Она не вяжется со всем остальным. Я… – Внезапно он внимательно посмотрел на меня. – С вами все в порядке? Вы неважно выглядите…
– Нормально.
– Может, выпьем кофе?
– Нет, спасибо, не беспокойтесь.
Чтобы обрести равновесие и прийти в себя, я стал задавать обычные в таких случаях вопросы:
– Вокруг тела были какие-нибудь следы?
– Нет, похоже, тело оставили там ночью, и утренний дождь все смыл.
– Вы представляете, как расположено место преступления по отношению к монастырю?
– Я видел снимки. На вершине утеса, над аббатством. Тело нависало над монастырем, словно вызов. Явная провокация.
– Я слышал, что это сатанинское преступление. Там были какие-нибудь символы, особые знаки? На самом теле или вокруг него?
– Я не в курсе.
– А что вы можете сказать о самом убийце?
– С технической точки зрения все достаточно ясно: химик, ботаник, энтомолог. Хорошо знаком с человеческой анатомией. Не исключено, что он патологоанатом! Кроме того, он бальзамировщик. Только бальзамировщик наоборот: он не предохраняет тело от разложения, а ускоряет этот процесс. Он дирижирует, играет с разложением… Своего рода художник. Это человек, который годами готовился к задуманному…
– А с жандармами вы об этом говорили?
– Конечно.
– И им удалось добиться успехов?
– У меня сложилось впечатление, что они не слишком усердствуют. А судебный следователь и капитан жандармерии все хранят в полной тайне. Как знать, может, у них что-то есть…
Я вспомнил Корину Маньян с ее тигровым бальзамом и глотающего слова капитана Сарразена. Что они способны предпринять, чтобы раскрыть подобное преступление? Я заговорил о другом:
– Вы видите здесь связь с убийством дочери Симонис в 1988 году?
– С тем делом я плохо знаком. Но по-моему, между этими убийствами нет ничего общего. Манон утопили в колодце. Конечно, это ужасно, но совсем не похоже на изуверскую казнь Сильви.
– Почему же «казнь»?
Вместо ответа он пожал плечами. Во время нашего разговора он встряхнулся, распрямился и держался уверенно, а теперь снова ссутулился и, как прежде, выглядел покинутым всеми обломком кораблекрушения.
Я настаивал:
– Как по-вашему, какую цель он преследует?
Он помолчал, подыскивая слова:
– Он – Властелин тьмы. Ювелир Зла, который действует из любви к искусству. Не думаю, что он испытывает наслаждение. Я имею в виду сексуальное наслаждение. Повторяю: он – художник, который руководствуется абстрактными побуждениями.
Я понял, что больше ничего не смогу из него выжать, и в заключение попросил:
– У вас не найдется копии протокола вскрытия?
– Подождите здесь.
– Может, у вас сохранились и образцы лишайника?
– У меня их даже несколько. В вакуумной упаковке.
Он исчез за дверью и через несколько минут вручил мне матерчатую папку:
– Здесь все: протокол вскрытия, протокол осмотра места преступления, составленный жандармами, фотографии, метеосводка. В общем – все. Я положил еще два пакетика с лишайником.
– Спасибо.
– Не благодарите меня, старина. Это взамен того малыша. Отравленный дар. Многие годы меня преследовало воспоминание о несчастном случае, сломавшем мне жизнь тогда, в операционной. А после этого вскрытия я только и слышу вопли женщины, заживо пожираемой червями. – Он горько усмехнулся. – Клин клином вышибают – даже из прогнившей доски.
Я с облегчением выбрался из подвала наружу. Пока под лучами полуденного солнца я шел к машине по подъездной площадке перед больницей, охватившее меня тягостное чувство рассеялось. Но едва коснувшись пульта дистанционного управления, я застыл.
Внезапно перед моим мысленным взором возникла картина: среди рычащих псов демон, окутанный роем жужжащих мух, впивается зубами в тело Сильви Симонис. Мне вспомнилось имя из прежних лет изучения богословия.
Имя «Вельзевул» происходит от древнееврейского Бельзебул. В свою очередь, это слово образовано от имени, употреблявшегося филистимлянами: Бел Зебуб – Повелитель мух.
30
Выехав из города, я окунулся в шелест желтой и оранжевой листвы. Казалось, я пересекал чайные лужи, в которых плавали золотистые листья, напоминавшие поджаренные тосты. Целая палитра приглушенных и в то же время насыщенных оттенков.
