Выговор у него был не такой, как у Мариотта: те же рубленые гортанные звуки, но без тягучести, присущей речи священника. Я уже забеспокоился, не утратил ли я свой талант к перевоплощению.
– Ладно, – признался я, – я из парижской уголовки.
– Так-то оно лучше. Ты здесь по делу Симонис?
Я кивнул.
– Официальная командировка?
– Скорее полуофициальная.
– Тогда тебе здесь нечего делать.
Он нырнул в свой сундучок и извлек оттуда желтоватую бутылку:
– Отведаешь моего «десертного винца»?
– Что-то я не вижу здесь десерта.
Он снова засмеялся. В другой руке он держал два стакана, постукивая ими, будто кастаньетами.
– Слушаю тебя, – сказал он и наполнил поставленные на траву стаканы.
Я вкратце рассказал ему о расследовании Люка, о его самоубийстве, об уликах, которые привели меня сюда, изложил свою гипотезу о том, что существует связь между делом Симонис и этим актом отчаяния. В конце рассказа я показал ему фотографию Люка, ожидая в очередной раз услышать: «Никогда его не видел». В ярких солнечных лучах жужжали насекомые. День обещал быть великолепным.
– Насчет смерти Сильви, – сказал он, отхлебнув вина, – я толком ничего не знаю. Этим делом я не занимался.
– Почему?
– Досрочный уход на пенсию. В «Курье» решили, что я выдохся. А тут как раз подвернулось это дело. Отличный предлог, чтобы списать Шопара в архив.
– Но почему именно из-за этого дела?
– Они вспомнили, как я увлекся первым делом. И сказали, что я слишком пристрастен. Вот и послали другого репортера. Совсем зеленого. Он-то не станет воду мутить.
– Они хотели избежать лишней шумихи?
– Вот-вот. Тут дело политическое. Не стоит бросать тень на репутацию нашего края. Ну я и решил откланяться.
Я поднес стакан к губам – местное желтое вино. Кстати, отличное, но у меня не было настроения для дегустации.
– Но ведь вы наверняка провели собственное расследование?
– Это не так-то просто. Из жандармов ничего не вытянешь.
– Даже у вас не получается?
– Особенно у меня. Старые офицеры, мои приятели, уже вышли в отставку. Из Безансона прибыла новая команда. Полные придурки!
– Такие, как Стефан Сарразен?
– А он самый главный придурок.
– А родня Сильви? Их вы не расспрашивали?
– У Сильви никого не было.
– А муж у нее когда-нибудь был?
– Сильви давно овдовела. Она уже была вдовой, когда убили Манон.
– Отчего он умер?
Шопар ответил не сразу. Он поставил пустой стакан, аккуратно разложил поплавки, крючки и лески по отделениям сундучка. И снова взглянул на меня:
– Тебе нужна вся история с начала до конца, так ведь?
– За этим я сюда и приехал.
Журналист положил набор крючков в одно из отделений:
– Фредерик Симонис разбился на машине в 1987 году.
– Несчастный случай?
– Какое там! Пьян был в стельку.
Ничего себе семейный портрет: муж-пьяница погиб в автокатастрофе, малолетнюю дочь утопили в колодце. А теперь и сама часовщица убита самым зверским образом. Все эти случаи связывал только сам факт смерти. Казалось, Шопар почувствовал, что мне не по себе.
– Фредерик и Сильви познакомились, когда учились в Политехническом институте в Бьенне, в кантоне Берн. Самый прославленный институт часового дела в Швейцарии. Они были совсем не похожи. Он папочкин сынок из богатой безансонской семьи. Она дочь вдовца, часовщика из Нанси, который умер, когда ей было тринадцать лет. И талантом они были не равны. Он как специалист никуда не годился, хотя родители и помогали его карьере. Она получала государственную стипендию. Упорная и очень одаренная. Руки у нее были золотые, как говорят в наших краях. В часах она разбиралась как никто.
– И они были счастливы в браке?
Рыбак захлопнул сундучок:
– Да, как ни странно. По крайней мере, поначалу. Поженились они в восьмидесятом году. Потом родилась Манон. И все пошло наперекосяк. Фредерик спивался, а Сильви горбатилась в одной мастерской, работала на такие фирмы, как «Ролекс», «Картье», «Жеже Ле Культр» – в общем, самые известные. Собирала драгоценные часы для арабских принцев и банкиров. Единственным, что их связывало, была дочь. Они в ней души не чаяли. А камнем преткновения стали родители мужа. Сильви они никогда на дух не переносили. После смерти Фредерика они даже попытались отнять у нее Манон. Но только зубы обломали. Со всем своим богатством они ничего не могли поделать. У матери была безупречная репутация.
– А почему после гибели Манон Сильви не уехала из этих мест? Расследование, слухи, обвинения, воспоминания… Почему она не попыталась укрыться от всего этого? Ведь теперь ее ничто не удерживало в Сартуи.
Шопар снова наполнил свой стакан:
– Все этого и ждали, но никто не мог на нее повлиять. К тому же она только что купила старый дом, очень известный в наших местах: «Дом с часами». Его строили несколько поколений знаменитых часовых мастеров. Для Сильви это была настоящая победа: она открыла собственное дело, заперлась в доме и копалась в своих механизмах. Дела ее шли в гору, несмотря на постигшее ее несчастье, несмотря на враждебное отношение окружающих.
– Враждебное?
– В Сартуи Сильви никогда не любили. Жесткая, одаренная, высокомерная. А главное, чужая. Она приехала сюда из Лотарингии. Когда в 80-х здесь был экономический спад, она нашла работу по ту сторону границы. Окружающие сочли это изменой. Не говоря уже о том, что после смерти девочки полгорода считали ее убийцей. Даже несмотря на алиби.
– Что за алиби?
– Когда произошло убийство, ей в больнице Сартуи удаляли кисту на яичнике.
Шопар поднялся, прихватил свои удочки и сундучок. Я предложил свою помощь. И он сунул мне в руки обе корзинки для рыбы. Я пошел по тропинке следом за ним.
– По-вашему, оба убийства как-то связаны между собой?
– Нет, это одно дело. И убийца один и тот же.
– Но насколько мне известно, они были убиты по-разному…
– Между двумя убийствами прошло почти четырнадцать лет. За это время вполне можно усовершенствоваться, не так ли?
Я пошел быстрее, чтобы идти рядом с ним.
– Но какой у него был мотив? За что он так ненавидел семью Симонис?
– В этом, сынок, и состоит ключ к разгадке. В любом случае нельзя раскрыть убийство Сильви, не разобравшись в обстоятельствах убийства Манон.
