Карим осмотрел последнюю аллею, так и не обнаружив могилы Сильвена Эро. Теперь оставалось только одно – зайти в здание, напоминающее часовню, с двумя тоненькими колоннами у входа – крематорий. Несколько быстрых шагов – и лейтенант оказался у дверей. Не упускать ни единой возможности. Перед ним тянулся длинный коридор с нишами, под которыми значились имена и даты. Карим направился в центральный зал, оглядывая по пути десятки одинаковых ниш с дверцами, слегка напоминающих почтовые ящики. Кое-где из углублений торчали увядшие букетики, нарушая мрачное однообразие голых стен.
Карим прошел еще немного вперед. И нашел то, что искал. На табличке под нишей было выгравировано: «Сильвен Эро».
«Родился в феврале 1951.. Умер в августе 1980». Карим никак не ожидал, что отца Жюдит кремируют. Это как-то не вязалось с религиозными убеждениями Фабьенн.
Но больше всего его поразило другое. В глубине ниши лежал букет красных роз – свежих, душистых, с капельками росы на лепестках. Карим пощупал их – цветы были срезаны совсем недавно. Их наверняка возложили сегодня. Полицейский круто повернулся и щелкнул пальцами. Значит, игра с преследованием еще далека от финала.
Абдуф вышел с кладбища :и зашагал вдоль стены в поисках домика сторожа. Наконец неподалеку от храма он обнаружил мрачную лачугу с тускло освещенным оконцем.
Бесшумно отворив калитку, сыщик вошел в садик, над всем пространством которого была натянута металлическая сетка. В этой огромной вольере раздавалось странное воркование. Это еще что за бред?
Карим сделал несколько шагов; воркование зазвучало громче, теперь ему вторило хлопанье крыльев. Приглядевшись, сыщик увидел стену с нишами, напомнившими ему крематорий. Вот оно что – голуби! Сотни серых голубей, угнездившихся в темно-зеленых ячейках. Полицейский поднялся на три ступеньки и позвонил в дверь. Она почти тотчас отворилась.
– Ты что тут делаешь, сволочь?
Человек на пороге целился в него из помпового ружья.
– Я из полиции, – спокойно объявил Карим. – Разрешите предъявить вам мое удостоверение и...
– Как же, из полиции, ври больше, арабская морда! Если ты сыщик, то я – сам Святой Дух. Стой, не шевелись!
Осторожно пятясь, Карим сошел с крыльца. Оскорбление жгло его: он мог убить и за меньшее.
– Не шевелись, говорят! – взревел сторож, тыча ему ружьем в лицо и брызжа слюной.
Карим медленно отступил еще на несколько шагов. Сторож, дрожа от злобы, тоже спустился вниз. Он потрясал своим оружием, точно удалой крестьянин из второсортного фильма, собравшийся проткнуть вилами вампира. Голуби всполошенно захлопали крыльями у Карима за спиной, как будто почуяли опасность.
– Я тебя насквозь продырявлю, я тебе...
– Не хвались, папаша, ружьишко-то у тебя не заряжено.
Старик злобно хихикнул.
– Не заряжено, говоришь? Как бы не так, черножопый, аккурат сегодня вечером зарядил!
– Может, и зарядил, да только пулю в ствол не вогнал.
Могильщик покосился на ружье, и Карим воспользовался этим мгновением. В два прыжка он очутился рядом со сторожем и оттолкнул блестящий ствол левой рукой, одновременно выхватив правой пистолет из кобуры. Швырнув сторожа в дверной проем, он ударил его кованым каблуком по руке.
Сторож взвыл и выпустил ружье. Когда он поднял голову, в лицо ему смотрел черный зрачок пистолета.
– Слушай внимательно, гад, – прошипел Карим. – Мне нужны сведения. Ты ответишь на мои вопросы, и мы разойдемся по-тихому. А будешь кобениться, я тебе устрою веселую жизнь. Очень веселую. Ну так как?
Сторож кивнул, с ужасом таращась на сыщика. Вся его злоба мгновенно испарилась, а лицо побагровело от страха; Карим часто наблюдал такое, имея дело с преступниками. Он схватил могильщика за горло.
– Сильвен Эро. Август восьмидесятого. Кремирован. Рассказывай!
– Эро? – прохрипел старик. – Ничего не знаю.
Карим притянул его к себе и безжалостно швырнул о стену. Сторож вскрикнул, из затылка на камень брызнула кровь. Голуби в панике заметались по всей вольере. Сыщик вкрадчиво прошептал:
– Сильвен Эро. Его жена – очень высокая брюнетка. Курчавые волосы. Очки. Красотка. Такая же, как и ее дочь. Ну, вспоминай!
Могильщик испуганно закивал.
– Ладно, я вспомнил... Чудные были похороны... Никто не пришел...
– Как, никто?
– Да говорю ж тебе, даже его баба и та не явилась. Оплатила мне все разом, и кремацию и нишу, и больше ее в Герноне в глаза не видели. Ну, я сжег покойника, вот и все... Только один я его и хоронил.
– Отчего он умер?
– От... от несчастного случая... Под машину угодил.
Арабу вспомнились ужасные снимки погибшего на автостраде ребенка. Вот она – жестокость дороги: новый лейтмотив, новый элемент расследования. Карим ослабил хватку. Обезумевшие голуби метались по саду, разбиваясь в кровь о жесткую сетку.
– Мне нужны подробности. Все, что ты знаешь.
– Он... его сбил какой-то шоферюга на департаментском шоссе, на полпути к Белладонне. Он ехал на велике... Спешил на работу... Похоже, водитель нажрался вусмерть...
– Следствие велось?
– Почем я знаю... Все равно так и не выяснили, кто его угробил... Тело нашли на дороге... в лепешку...
Карим не знал, что и думать.
– Ты сказал, он ехал на работу? На какую?
– В деревню... там, в горах. Он был хрустальщик.
– Это еще что?
– Ну, это парни, которые ищут горный хрусталь на вершинах. Говорили, он был большой мастер в своем деле, только слишком уж рисковал...
Карим сменил тему:
– Почему же никто из Гернона не пришел на похороны?
Могильщик растирал шею, горевшую, точно его вынули из петли. Он бросал испуганные взгляды на раненых голубей.
– Да ведь они были приезжие... Вроде из Таверле... Это там, в горах. Кто ж пойдет хоронить чужака! Вот никого и не было.
Карим задал последний вопрос:
– В его нише лежат цветы. Кто их принес?
Сторож затравленно озирался. Одна из раненых птиц замертво упала ему на голову. Он подавил крик и невнятно пробормотал:
– Там всегда лежат цветы...
– Я спрашиваю, кто их приносит? – повторил Карим. – Высокая женщина? Женщина с черной гривой? Сама Фабьенн Эро?
Старик энергично замотал головой.
– Тогда кто?
Сторож колебался, словно боясь произнести слова, готовые вырваться из его слюнявого рта. В воздухе серым снегом порхали птичьи перья. Наконец он прошептал:
– Софи... Софи Кайлуа.
Карима словно громом поразило. Вот она – еще одна нить между двумя делами! Нить – или удавка, захлестнувшая его горло. Придвинувшись вплотную к старику, он хрипло переспросил:
