Едва держась на ватных ногах, вцепившись одной рукой в край гроба, Карим протянул другую к этому жуткому костехранилищу. В свете его фонаря миниатюрные скелеты выглядели какими-то доисторическими существами.
И в этот миг за его спиной прогремел голос, заглушивший барабанный стук дождя:
– Зря ты пришел сюда, Карим.
Сыщик яростно сжал кулаки. Ему даже не требовалось оборачиваться, чтобы узнать говорившего. Поникнув головой, едва не касаясь мерзкого содержимого гроба, он прошептал:
– Крозье, только не говорите мне, что вы замешаны в этом деле!
Голос ответил:
– Напрасно я допустил тебя до этого расследования.
Карим искоса взглянул на дверной проем, где четко вырисовывался грузный силуэт его шефа. Крозье держал в руке «манюрен» – ту же модель, что у Ньемана. Шесть пуль в барабане. Запасные обоймы в карманах. За несколько секунд можно расстрелять полную обойму и вставить новую без всякого риска осечки. В общем, все как положено. Лейтенант тоскливо повторил:
– Неужели вы замешаны в этой мерзости?
Крозье молчал. Карим поднял мокрые руки над головой.
– Могу я, по крайней мере, выйти из этого дерьмового склепа?
Крозье повел в сторону револьвером.
– Давай выходи. Только медленно. Очень, очень медленно.
Карим кое-как добрел до ступеней. Он взбирался наверх, а Крозье отступал, держа лейтенанта на мушке. Дождь налетал на них бешеными шквальными порывами. Карим, мокрый насквозь, выпрямился, взглянул на комиссара и спросил:
– Так какова же ваша роль в этом деле? Что вам известно?
Крозье наконец заговорил:
– Это случилось в восьмидесятом году. Когда она приехала, я сразу же ее засек. Это ведь мой город, малыш. Моя территория. А в то время я был практически единственным сыщиком в Сарзаке. Эта женщина, слишком высокая, слишком красивая, собиралась работать у нас учительницей... Я сразу заподозрил, что дело нечисто...
Карим иронически присвистнул:
– Ну как же! Всеведущий Крозье, недремлющее око Сарзака!
– Да-да, не смейся. Я провел небольшое расследование. И обнаружил, что при ней живет ребенок. Мне удалось вызвать ее на откровенность, и она мне все рассказала. Она говорила, что ее ребенка хотят убить демоны.
– Я знаю все это.
– Но ты не знаешь другого: я решил защитить эту семью. Раздобыл им фальшивые документы и...
Кариму почудилось, будто перед ним разверзлась пропасть.
– Кто же были эти демоны?
– Однажды в город явились двое. Они якобы разыскивали старые журналы по всем школам. Эти парни приехали из Гернона – из того города, где прежде работала Фабьенн. И я сразу же понял, что они-то и есть демоны...
– Их имена?
– Кайлуа и Серти.
– Вы смеетесь надо мной: в те времена Реми Кайлуа и Филиппу Серти было лет по двенадцати!
– Их звали иначе. Этьен Кайлуа и Рене Серти. Обоим лет по сорок. Морды бледные, испитые, а глаза горят, как у одержимых.
Карим не смог удержаться от горькой гримасы. Как же он не догадался? Вина «пурпурных» рек лежала на нескольких поколениях. До Реми Кайлуа был Этьен Кайлуа; до Филиппа Серти – Рене Серти. Карим спросил шепотом:
– А дальше?
– Я разыграл перед ними настоящего инквизитора. Проверил документы от корки до корки и все прочее. Но придраться было не к чему, все в ажуре, все по закону. Они уехали, не успев разыскать Фабьенн и ребенка. Так я по крайней мере думал. Однако Фабьенн узнала, что эти парни наведывались в Сарзак, и тотчас решила бежать. И снова я не стал мучить ее лишними расспросами. Мы уничтожили бумаги, касавшиеся ребенка, повырывали листы из школьных журналов – в общем, подчистили все, что смогли... Фабьенн изменила имя ребенка, но...
Карим прервал его. Их разделяла стена колючего ледяного дождя.
– Серти-младший явился сюда в воскресенье ночью; вам известно, что он искал в этом склепе?
– Нет.
Абдуф кивнул в сторону входа.
– Этот проклятый гроб набит крысиными скелетами. От одного их вида рехнуться можно. Что же все это значит?
– Говорю тебе, не знаю. Но ты не должен был открывать гроб. Это неуважение к мертвым...
– К каким еще мертвым? Где они, эти мертвые? Где тело Жюдит Эро? Да и умерла ли она?
– Умерла и похоронена, малыш. Я сам занимался погребением.
Сыщик вздрогнул.
– Так это вы ухаживаете за могилой?
– Да, я. По ночам.
Карим в бешенстве заорал, кинувшись прямо на дуло револьвера:
– Говорите, где она? Где она теперь – Фабьенн Эро?
– Ее нельзя трогать, Карим.
– Комиссар, это дело давно вышло за рамки простого осквернения могилы. Речь идет о нескольких убийствах.
– Знаю.
– Откуда?
– Это уже сообщили по всем телеканалам. И в сегодняшних газетах.
– Значит, вам известно, что речь идет о целой серии зверских преступлений с пытками, увечьями и жуткими инсценировками... Крозье, скажите мне, где можно найти Фабьенн Эро!
Лицо Крозье было неразличимо в темноте, словно у скрывающегося злоумышленника. Он все еще целился в грудь арабу.
– Говорю тебе, ее нельзя трогать.
– Крозье, никто не собирается ее трогать. Но сейчас Фабьенн Эро – единственный человек, способный пролить свет на это проклятое дело. Все, что случилось, свидетельствует против ее дочери, вам хоть это ясно? Все против Жюдит Эро, которая должна была мирно покоиться в этом склепе!
Несколько минут прошло в молчании под унылый шепот дождя, затем Крозье медленно опустил револьвер. Араб затаил дыхание; он понял, что наступил тот самый момент, когда нужно заткнуться и ждать. Наконец комиссар заговорил:
– Фабьенн живет в двадцати километрах отсюда, на холме Эрзин. Я еду с тобой. И если ты ее тронешь, я тебя убью.
Карим с улыбкой отступил назад. Молниеносный оборот вокруг оси, и он ударил каблуком в горло Крозье, отбросив комиссара к соседней могиле.
Араб подошел ближе и нагнулся над распростертым стариком. Он застегнул ему капюшон, усадил, прислонив к какому-то гранитному памятнику, и мысленно попросил у Крозье прощения. Он обошелся с ним жестоко.
Но ему была необходима свобода действий.
52
– Уже тепло, Абдуф. Почти горячо!
Голос Патрика Астье с трудом пробивался сквозь хаос помех. Его мобильный телефон зазвонил, когда Карим ехал по бескрайней равнине, серой и каменистой. Услышав звонок у себя в кармане, сыщик вздрогнул и едва не угодил в глубокую рытвину. Астье взволнованно продолжал:
