Он говорил голосом соблазнителя, с каким-то подтекстом. Господи, да за кого он ее принимает? Она чувствовала, как под столом он барабанит каблуком по полу. Она снова уткнулась в меню и буркнула:
— Я не разбираюсь в этих штуках.
Марк шутливо предложил:
— Не хочешь попробовать «фарандолу из морских гребешков, в соке из красного мяса гребешка, приправленную маслом цитрусовых»?
Она улыбнулась.
— Или «сюпрем из пулярки с гарниром из ее сочных синих ножек»?
Она подхватила:
— Я лучше возьму «дубовые грибы шитаке в кокотнице».
— Я тебя понимаю. Но не забывай об «эндивии, припущенном в молодом вине».
— Не говоря уж об «утиной колбаске в слоеном тесте»!
Они расхохотались. Словно по волшебству, они почувствовали себя сообщниками. Их объединила очевидность, ясная, сверкающая. Как отсрочка неминуемого. Как глоток спиртного в окопе. Она сразу почувствовала, что долго это не протянется.
И действительно, лицо Марка внезапно застыло и побелело как мел. Перед ней возникло лицо покойника, неподвижное, отсутствующее, не принадлежащее этому миру.
— Извини, — бросил он.
И резко встал из-за стола.
Сомнений быть не могло.
В окне он увидел его. Бритая голова. Удлиненное серое лицо. Огромный рост. Точно, это он. Реверди. Марк пересек зал ресторана. Он не знал, что будет делать, — у него даже не было оружия. Но он хотел знать наверняка.
Он остановился на пороге, словно на краю пропасти. Осмотрел освещенный квадрат двора. Внимательно изучил серые камни, вдохнул свежий запах сырости, прислушался к шелесту листвы. Ничего. Он попытался проникнуть взглядом дальше, в темноту. Никого. Сельская ночь, не более и не менее угрожающая, чем все остальные.
На его плечо легла рука.
Он обернулся, вскрикнув, поскользнулся на ступеньках и стал заваливаться назад. Ему чудом удалось сохранить равновесие и занять оборонительную позицию в свете фонаря. К нему приблизился широко улыбающийся человек:
— Мне так неприятно! Я напугал вас. Я — директор отеля.
Марк попытался что-то сказать — и не смог.
— Не бойтесь: наша стоянка охраняется днем и ночью.
Он с трудом понимал, о чем говорит этот человек. Несмотря на то что он был тепло одет, его била дрожь. От выступившего пота лицо покалывало словно булавками. Он снова попытался заговорить: безрезультатно. Директор последовал за ним во двор, по-прежнему говоря что-то непонятное. Наконец Марк пробормотал: «Очень хорошо, очень хорошо», — и, опустив голову, вернулся в зал, по дороге чуть не сбив с ног официанта.
Он снова сел за столик. Его так трясло, что он не чувствовал ни рук, ни ног. Конечности, казалось, отделились от тела и в то же время страшно болели. Марку пришли на ум солдаты, страдающие от фантомных болей в ампутированных руках и ногах.
— Что происходит? — спросила Хадиджа. — Можно подумать, ты увидел призрак.
— Ничего. Срочный звонок. Все в порядке.
Пытаясь успокоиться, он снова схватил меню, но сразу же положил его на место. Руки дрожали, как крылышки насекомого. Он подсунул ладони под ляжки и сосредоточился на названиях, плясавших у него перед глазами.
О боже! Надо нее с ней поговорить!
— Тебя не будет раздражать, если я оставлю дверь открытой?
Вопрос был нелепым, как и все остальное в этот вечер. В ее жизни не было более абсурдного ужина. Беседа, не успев начаться, умирала, а воцарявшаяся тишина оказывалась тяжелой, как надгробный камень. Она не понимала, что происходит. А ведь когда-то она так мечтала об этом свидании…
Она прошла в ванную комнату и посмотрела на себя в зеркало. На лице еще оставались следы макияжа после съемки. Она задумалась. Не предполагается ли, что сегодня ночью они займутся любовью? Очередная нелепость! А она согласится? Нет. Безусловно, нет. Впрочем, за ночь ее настрой может сильно измениться. Ее охватила тревога: она открыла сумочку. Она не захватила ни своих таблеток, ни какого-нибудь крема. Если что-то произойдет, как же она выпутается?
Она пустила воду в ванну, потом вернулась в комнату. Ее обстановку можно было воспринимать только с юмором. Огромная кровать, накрытая стеганым бархатным покрывалом. На стене гобелен, представляющий галантную любовную сцену. На подушке даже лежат две красные розы со стеблями, сложенными крест-накрест.
Вода текла по-прежнему. Она не слышала звуков из соседней комнаты. Она повесила плащ в шкаф и решила раскрыть постель.
Прежде чем отодвинуть покрывало, она подняла розы.
Вопль настиг Марка, когда он смотрел во двор.
Одним прыжком он пересек комнату и увидел окаменевшую Хадиджу — высокие каблуки, вздернутые плечи, уставившуюся на покрывало. Он тоже посмотрел и почувствовал, что внутри у него все перевернулось.
Глаза.
На стеганом покрывале лежали глаза.
Марк знал, откуда они взялись. Пустые глазницы Венсана. «ВИДЕТЬ НЕ ЗНАЧИТ ЗНАТЬ». Он увидел также две брошенные на постель розы. Кровавые дорожки протянулись от лепестков к глазам. Они были спрятаны внутри цветков.
Жак Реверди желал им всего доброго.
По-своему.
Марк бросился к входной двери и запер ее на два оборота, потом побежал в свой номер и тоже запер дверь. Вернулся к Хадидже и обнял ее. Она так дрожала, что казалась совершенно невесомой, бестелесной.
Повинуясь какому-то импульсу, он оглянулся на кровать. На краю простыни он увидел следы крови. Это не были брызги, отлетевшие от лепестков. Ему припомнились экраны в студии и предупреждение Реверди. И сейчас послание было неполным.
Не колеблясь, он схватил одеяло и верхнюю простыню. Сдернул их одним движением, сбросив на пол алые розы и глаза.
На простыне острыми колючками ощетинились кровавые буквы:
«ПРЯЧЬСЯ БЫСТРЕЕ: ПАПА ИДЕТ».
81
— Да что происходит?!
Не отвечая, он схватил ее за руку и буквально сорвал с места. Хадиджа еле успела схватить сумку из ванной комнаты, пока он отпирал дверь. Они бегом спустились с лестницы, потом пробежали через вестибюль под изумленным взглядом портье.
На пороге Марк резко остановился. Осмотрел освещенный двор. Автомобили на стоянке. Шумящие деревья. Позади них темнота, казалось, стала еще гуще. Марк задержался глазами на машине Хадиджи. На какое-то мгновение ему захотелось броситься в нее и вернуться в Париж. Но может быть, Реверди заминировал машину. Или ждет их внутри. Он посмотрел на толстый дуб. Его уверенность куда-то исчезла: а вдруг он там, за серебристым стволом. Потом он увидел двери конюшен, погруженных во мрак. Он был везде. Исходящая от него угроза заполняла все их жизненное пространство.
