На его коже выступил пот. Эта камера превращалась в Комнату Чистоты. Через несколько минут атмосфера здесь станет смертоносной. Ему предстоит пройти ритуал черной крови.
Ценой огромного усилия ему удалось опустить глаза: на его теле виднелись следы многочисленных порезов. Его не били. Его резали, пилили, вскрывали. Сейчас раны были закрыты, но очень скоро их откроют…
Теперь он узнал запах: мед.
Его раны обмазали медом. Он скосил глаза и увидел, совершенно не удивившись, флакон с золотистой жидкостью на полу. Рядом с ним — кисточку и горящую масляную лампу. По его телу пробежала судорога, от которой напряглись все мышцы. Он посмотрел в другую сторону: в глубине, прислоненный к круглой стене, стоял баллон для погружений со шлангом и клапаном.
— Хадиджа… — прошептал он. — Где Хадиджа?
В поле его зрения появился Жак Реверди. Затянутый в комбинезон для погружений из черного неопрена. При каждом вдохе по его телу пробегали матовые блики, напоминающие густой блеск мазута.
Марк не мог опомниться от потрясения. Убийца обрел ошеломляющую реальность. Седые виски, морщины вокруг глаз, вздувшиеся вены под загорелой кожей. Да, Жак Реверди существовал. Он был реальным человеком. Вовсе не фантасмагорическим чудовищем. Одна нелепая деталь делала его облик почти что комическим: на запястье у него был укреплен большой счетчик. Настоящий дайвер, готовый к погружению. В какую бездну?
— Где Хадиджа? — повторил Марк. Реверди указал куда-то рукой. В его ладони блеснуло что-то серебристое. Нож для погружений.
— Здесь. С нами.
Марк посмотрел в ту сторону, куда указывал нож. Натянув до предела кожу и волосы на затылке, он смог увидеть. Хадиджа находилась справа, метрах в трех от него, тоже голая, тоже приклеенная к стальному креслу. Голова опущена, лицо закрыто черными кудрями. Без сознания. Он знал, что она не умерла: он видел на ее смуглой коже заклеенные раны. Реверди выпустит из нее кровь позже, в момент великого опустошения.
— Она проснется, не волнуйся, — сказал он тихо. — Но я позаботился о том, чтобы она не докучала нам своей болтовней. Ты же знаешь, как устроены женщины…
Сквозь черные локоны Марк с ужасом увидел нечто особенное. Убийца скрепил губы девушки техническими скобами, вогнав их прямо в плоть. Ее красота была загублена навсегда. Впрочем, никакого «всегда» уже не будет: эти развлечения стали лишь последним отступлением на пути к смерти.
— Она тут ни при чем, — простонал он. — Я просто послал тебе ее фотографию, я…
— Замолчи.
Реверди отошел вбок и замер ровно посередине между двумя своими жертвами. Черный, тонкий, огромный, он образовал третью вершину правильного треугольника.
— Уже не важно, кто что сделал, — заговорил он очень мягко. — В глубине души я рад, что вас двое. Мы втроем воспроизводим исходный треугольник. Отец, мать, ребенок. Треугольник первородной лжи. Мы сможем воссоздать первичное предательство. И пережить последний катарсис!
— Я тебя умоляю… Она ничего не знала!
Реверди приложил нож к его губам:
— Тс-с! Слушай… Слышишь этот шум? У нас не так много времени. Меньше чем через полчаса содержание кислорода достигнет критического порога в десять процентов.
Хадиджа приподняла голову. Ее веки медленно затрепетали, но из-под них виднелись только белки глаз. Резкий контраст между смуглой кожей и этими белыми полосками. Она издала немой вопль. От натужного дыхания губы вздулись, скобы еще глубже вошли в плоть.
— Вот и наша принцесса просыпается. Очень хорошо. График соблюден.
Реверди схватил пульт дистанционного управления, болтавшийся у него за спиной.
— Ничего не бойся, — сказал он, словно следя за мыслями Марка. — Я знаю, как устроены такие машины. Они работают как кессоны высокого давления для ныряльщиков. Пока что у нас двадцать процентов. Сейчас вы начнете потеть…
Он поднял глаза. Они горели странным огнем, одновременно довольным и возбужденным. У его ног по-прежнему колебался язычок голубого пламени.
— Прежде всего, я должен дать вам кое-какие практические пояснения. Как мы очутились здесь? Каким чудом мы смогли попасть в эту круглую камеру?
Он сделал несколько шагов. В профиль он казался тонким, как канат. Марк подумал о черных кабелях, протянутых по дну океанов, под песком, напичканных технологическими штучками и энергией. Попутно он заметил, что Реверди бос. Дайвер, готовый к погружению…
— Я не стану распространяться о нашей игре в прятки в Париже. Выследить вас обоих было легко. Достаточно посмотреть на витрины… Потом эти гонки с преследованием в деревне, немного забавные. Я видел, как вы забились в этот сарай. Честно говоря, вы были… жалкой добычей.
Марк попытался заговорить. Вместо этого он закашлялся. Нехватка кислорода становилась более явной, более острой. Его тело покрылось потом. Страшная головная боль пронизывала каждую клеточку его мозга. Он прочистил горло и смог произнести:
— Почему ты не убил нас тогда?
— Вы не созрели для жертвоприношения. Страх должен был немного истощить вас. Лишить вас вашей уверенности, ваших ориентиров. Вчера утром, когда я видел, как вы бредете в этом сером свете, я сказал себе, что вы уже доходите до кондиции…
Он посмотрел на свой счетчик. Цифровой анализатор состава атмосферы.
— Потом стало потруднее. Но я люблю трудности. Я знал, что когда вы выдохнетесь, то пойдете в полицию. В какой комиссариат? Конечно, на авеню Мэн. Один из самых больших. Самых известных. И главное, единственный на вашем обратном пути. Я смотрел, как вы входите в здание. Я выждал несколько минут, потом вошел сам. Я просто затерялся в общей сутолоке комиссариата и принял серьезный вид. Я был похож на лейтенанта полиции или на врача, которого срочно вызвали к заболевшему в одной из камер. Помнишь, что я как-то написал тебе, «Элизабет»: «Чем меньше ты прячешься, тем меньше тебя замечают». Я осмотрел помещение, Я увидел, где вы сидите, на какой скамье. Я встал в отдалении и выжидал. У меня еще не было точного плана, но содержимое моей сумки предоставляло ряд возможностей. Когда Хадиджа встала и пошла в туалет, я понял, что момент настал. Один укол — и мне оставалось только разыграть из себя заботливого врача. Я вывел полусонную Хадиджу через заднюю дверь на стоянку, где оставил свою машину, на которую заранее налепил красный крест. Проще простого. Потом я вернулся в туалет и стал ждать тебя, Марк. Поскольку ты никак не шел, я вернулся в зал. Когда я увидел, что ты спишь, я чуть не расхохотался. Я вернулся в засаду и продолжал ждать. Сделав тебе укол, я вернулся к машине, не стараясь прятаться, поддерживая тебя за плечи. И все.
Марку становилось все труднее сдерживать дрожь. Каждое содрогание, каждый спазм вызывали муку, натягивая его кожу, приклеенную к металлу. Ему приходилось дышать глубже, сильнее, чтобы получить необходимую дозу кислорода. Кроме того, он чувствовал глубокую и в то же время какую-то нереальную, почти абстрактную, боль от внутренних ран. Он представлял себе собственную кровь, бурлящую под кожей, вырывающуюся из рассеченных вен, готовую излиться наружу, когда огонь вскроет его раны. Реверди продолжал:
