Никогда в жизни она не видела более прекрасного зрелища. Под электрическими проводами улицы преобразились, превратились в потоки света. Черная лава казалась жидкой, золотистой, мерцающей. И в пронизанном отблесками воздухе тянулась вереница силуэтов. Мужчины, но больше женщины, в основном маленькие старушки, одетые в черное, семенили, как траурная процессия муравьев в направлении ближайшей церкви.
Она решила сходить на мессу. Хадиджа не исповедовала никакой религии — ни своих предков, ни какой-либо еще. Но сегодня ей захотелось ощутить прохладу церкви, вдохнуть запах ладана, пройти между женщин в черных накидках.
Она натянула свитер, надела башмаки. Потом взяла плащ, ключ и пошла к двери.
Она уже поворачивала ручку, когда в комнате зазвонил телефон.
Хадиджа застыла: он зазвонил впервые.
Кто мог звонить ей по этому номеру?
Она сняла трубку и пробормотала неуверенное: «Алло!»
— Хадиджа? Я рад, что нашел вас.
Она сразу узнала голос Солена, коллеги Мишеля. Но этот голос настолько не вписывался в сегодняшний день, что она не сразу поняла его слова.
— Что вы говорите?
Она повернулась к окну, но очарование уже пропало. Колокола, старушки во вдовьих одеждах, солнце — все это казалось ей потерянным, недоступным.
— Это чушь какая-то, — повторил полицейский. — Тело нашли.
— Что?
— Ну, можно сказать, нашли. Мы только что получили результаты анализов, заказанных Мишелем, перед тем, как его убили. Там, на заводе, была печь для сжигания отходов. Мишель запросил анализ пепла, который образовался в ночь после всей этой истории, так, на всякий случай. Исследование заняло много времени. Какие-то технические проблемы: я не очень понял. Но теперь есть точные данные: в ту ночь там сгорело тело человека. И, судя по тестам ДНК, это Реверди. Его искали в реке, а зря. Он так и не сумел выйти с завода. Он спрятался в печь и остался внутри. Он сгорел заживо!
Она хотела что-то сказать, но скрепки снова впились ей в губы. Их когти не давали ей говорить. Наконец ей удалось промямлить:
— Нннно… нннно… что это значит?
— Есть другой убийца. Ну, имитатор, не знаю… Хадиджа? Вы слышите?
Она не ответила.
Ее тело наливалось немыслимой тяжестью; она буквально вросла в пол.
— Вы должны немедленно вернуться. Вы и Марк. Не вынуждайте меня просить у судьи предписание об экстрадиции. У нас есть соглашение с Италией и… Хадиджа? Что с вами?
После долгой паузы она внятно проговорила:
— Я вам перезвоню.
Она положила трубку.
Это было единственным движением, на которое у нее хватило сил. Все ее существо превратилось в ледяную лаву. Черная дева. Мертвая звезда.
Прямо перед собой она увидела щели балконной двери. Они были заделаны. Ротанговым волокном.
Да, у Жака Реверди был имитатор. И она делила с ним постель. За ее спиной открылась дверь в соседнюю комнату.
— Они нашли его?
Голос Марка звучал мягко, заботливо. Она сказала про себя: «Я не хочу умирать». Она услышала, как закрылась дверь. Ее шуршание по полу сказало ей о многом: дверь тоже уплотнена. Нет нужды оборачиваться. Ротанговое волокно повсюду. И через несколько часов — асфиксия.
— Это не страшно, — продолжал голос. — Тело — это ничто. Только дух имеет значение.
Она повторила про себя: «Я Хадиджа, и я не хочу умирать». И только после этого она повернулась.
Марк, еще в пальто, улыбался ей. В левой руке он держал пакет с круассанами. В правой — рыбацкий нож с кривым лезвием.
— Жак Реверди умер. Но его дело живет.
Хадиджа попятилась. Колокола все еще звонили. Солнце, ветер, жизнь — в тысячах километров отсюда, по ту сторону стекла. Марк положил круассаны на комод и сделал шаг вперед. Он смотрел на нее из-под своей отрастающей челки — странно, но она отметила, что у него быстро растут волосы.
— Там, в камере, я думал, что последний этап моей инициации состоит в том, чтобы умереть от руки Реверди. Я ошибался: последний этап, высшее знание состоит в том, чтобы стать Реверди. Продолжить его дело. Я принял эстафету, Хадиджа: это так просто. Жак верил в свою реинкарнацию, и он был прав,
Он сделал еще шаг вперед. Она прижалась к балконной двери. Руками, заведенными за спину, она нащупала ротанговое волокно, выбивавшееся вдоль петель.
— Это невозможно, — прошептала она. — Нельзя стать убийцей. Он не мог настолько повлиять на тебя…
Новая улыбка Марка:
— Но я и есть убийца. И всегда им был.
Хадиджа не хотела больше ничего слышать. Ни одного слова.
— Ритуал Реверди позволил мне понять самого себя, Хадиджа. А моя последняя кома, после той камеры, вернула мне память. Когда я проснулся, ко мне вернулось все. Вся правда, скрывавшаяся за моими прошлыми потерями сознания. Это я убил д'Амико, моего лицейского приятеля. Это я убил Софи, мою жену.
Она подумала: «Это неправда. Он сумасшедший». Но она видела щели вокруг двери за его спиной: законопачены. Отверстия вентиляционной решетки: закрыты. Щели в паркете: заделаны. Сколько же времени у него на это ушло? Вот как он проводил время, пока она гуляла: он готовил Комнату Чистоты.
Левой рукой Марк выдвинул верхний ящик комода, оттуда он достал маленький сундучок, обитый кожей, и поставил его на пол.
— Все эти годы я думал, что ищу убийцу. А я всего лишь искал зеркало. Отражение, которое вернуло бы мне мою целостность, мою истину.
— Это невозможно, — выдохнула она, сама не веря своим словам.
Встав на одно колено, Марк достал бутылочку с янтарной жидкостью — мед. Длинную кисточку. Маленькую масляную лампу в форме графинчика. Он снова улыбнулся и встал:
— Я нашел все это в антикварной лавке, в центре Катании. Ты тоже туда ходила? Там у них такие прекрасные вещи…
Он отвинтил пробку и вдохнул запах. Уставившись на Хадиджу, он заговорил быстрее:
— Д'Амико был гомосексуалистом. Он неправильно истолковал характер нашей дружбы. И захотел изнасиловать меня в лицейском туалете. Мы подрались. Он поскользнулся и упал. Я схватил его за волосы и разбил ему голову о край унитаза. Потом мне в голову пришла одна идея. Д'Амико был странным типом: он вечно таскал с собой опасную бритву. Я нашел ее и перерезал ему вены. Но кровь не потекла. Я делал ему массаж сердца, чтобы вызвать кровотечение… Я знал, что судебно-медицинский эксперт заметит след удара на затылке, но решит, что события развивались в обратном порядке. Он подумает, что сначала он вскрыл себе вены, потом упал.
Я сунул ему в рот палку от швабры, которой мыли уборную. И тут заметил, что у меня произошла эякуляция. Насилие, смерть, мое унижение — я не знаю… Но одно было ясно: я любил кровь. Я любил убийство. Но я отвергал эту реальность. Я отвергал эту часть самого себя. Я вышел из кабинки взбешенный, в состоянии одержимости и, когда увидел свое отражение в зеркале над умывальником, потерял сознание. Все остальное — это официальная версия.
