Три тридцать.
Новая перекличка.
Номера, поднимающиеся руки, бормотанье… Это действовало гипнотически на всех, кроме Жака. Он пробуждался. Он сердился на себя за то, что позволил себе расслабиться. Теперь он ощущал собственное тело, еще функционировавшее, еще жившее среди всех этих зомби. Не видимая никому машина, работавшая тайно, несмотря на жару, на надзор, на присутствие остальных. Он не умер. И до самой последней секунды его будет переполнять размеренная — и неистребимая — жизненная сила.
Четыре часа.
Ужин.
Начиная с четырех пятнадцати — свободное время. Свободное от чего? По мере того, как жара ослабляла свои тиски, двор оживал. Начиналась тюремная торговля. Кто-то занимался обменом; кто-то выторговывал поблажки у надзирателей; кто-то набирал всякие безделушки в лавчонке, устроенной под навесом. И главное, заключенные торговали наркотиками. Здесь проявлялась внутренняя логика тюрьмы, основанная на полной коррупции. Ты можешь получить все, лишь бы имелись деньги или что-то на обмен. По договоренности с Джимми Реверди получал деньги, но не злоупотреблял ими. Ни транзистор, ни плитки шоколада не могли удовлетворить его желаний. А уж менее всего доза.
Шесть часов вечера.
Возвращение в камеры.
Когда за Жаком закрывалась дверь, он застывал, как будто не верил в происходящее. Неужели он действительно прожил еще один день? Впереди было худшее. Двенадцатичасовая ночь. Взаперти в четырех стенах, ничего не делая. В эти моменты он ненавидел свою камеру. Сейчас она воняла смертью и плесенью сильнее обычного. Его подстерегал подземный мир, невидимый, населенный всякой нечистью, насекомыми и крысами.
В этот вечер он, сам того не желая, бросил взгляд на слуховое окно. Ослепительный свет дня еще проникал через него. Он вспомнил хижину в бамбуковых зарослях. Свою последнюю Комнату. Он вспомнил, как оплошал в своих поисках, поддавшись панике, поддавшись…
В ту секунду, когда в его мозгу всплыло слово «безумие», он упал на пол, словно у него подломились ноги. Он подкатился к стене, пытаясь подавить рыдания. Он отдал бы что угодно, чтобы найти какой-то смысл существования, жизни — хотя бы на несколько оставшихся ему месяцев.
Щелчок замка заставил его поднять голову. Дверь камеры открылась:
— Jumpa!
13
Джимми Вонг-Фат выглядел как обычно. Некоторая небрежность в дорогом костюме, красный портфель и чашка кофе. Жак не мог не признать, что этот толстяк стал его единственным развлечением.
— У меня скверные новости, — начал он. — Я получил первый отчет психиатров из Куала-Лумпура, опрашивавших вас в ходе первой экспертизы. Я возлагал большие надежды на этот отчет, но он для нас неутешителен. По их мнению, психически вы здоровы. Полностью отвечаете за свои поступки.
— Я тебя предупреждал.
Джимми ходил вокруг стола — сегодня он потел меньше, чем прежде. Жак снова был прикован к полу.
— По-моему, вы не понимаете, — прошипел Джимми. — Если я не найду какую-то зацепку, все равно какую, все пропало. Это высшая мера!
Реверди хранил молчание: ему не хотелось повторять то, что он уже говорил. Он предпочел сменить тему:
— Ты принес мои книги?
Вопрос застал адвоката врасплох. После недолгих колебаний он начал рыться в большой сумке, стоявшей возле стола. Реверди решил положиться на китайца: он дал ему доверенность на пользование одним из своих банковских счетов.
Вонг-Фат выложил на стол стопку книг. Жак пробежал взглядом по корешкам: Канджур, Йога-Сутра, «Рубайят» суфиста Маулана…
— Тут не все.
Адвокат вынул лист бумаги и развернул его:
— Иерусалимская Библия. Проповеди Майстера Экхарта. «Эннеады» Плотина. И где, по-вашему, я должен искать подобные книги?
— Они переведены на английский.
Джимми сунул список в карман.
— Представьте себе, я это знаю. Я их уже заказал. — Он снова полез в сумку. — По крайней мере, мне удалось найти штаны вашего размера.
Он с довольным видом выложил на стол аккуратно сложенные брюки и, усевшись, прикрыл их руками.
— Вернемся к серьезным делам. Вы продолжаете лечение?
— Лечение?
— Предписания доктора Норман. Вы должны каждый день принимать анксиолитические препараты. Я хочу знать, следуете ли вы этим указаниям. И встречаетесь ли вы каждую среду, как это предполагалось, с психиатром из Ипоха. В этом плане все в порядке?
Жак подумал об Эрике, торговавшем его пилюлями: он так и не принял ни одной. Что касается тюремного психиатра, он видел его всего раз и путал с экспертами, которых присылал Джимми, — это были тамильцы, и они задавали ему одни и те же неконкретные вопросы.
— Все идет помаленьку.
— Очень хорошо. Тот факт, что вы проходите лечение, говорит в вашу пользу.
Реверди кивнул. Вонг-Фат поднял указательный палец:
— Но есть и хорошая новость. Родители Перниллы Мозенсен прислали в Джохор-Бахру датского адвоката для подачи гражданского иска. И есть еще какая-то ассоциация, по-моему немецкая, которая идет с ним ноздря в ноздрю. Они пытаются снова открыть камбоджийское дело. Уверяю вас, зампрокурора не в восторге. Он начинает испытывать неприязнь к обвинению. Для нас это очень хорошо.
Реверди слушал эти нудные рассуждения вполуха. Он решил немного поддеть этого клоуна:
— Когда ты онанировал там, у папаши, ты пользовался насекомыми?
— Я пришел сюда по долгу службы. Вам не удастся втянуть меня в…
— А когда ты трахаешь маленьких девочек, смотришь, какого цвета у них кровь?
Адвокат прошипел «Ну, хватит» и поджал губы. Потом закрыл свой портфель. Обиженный школьник. Реверди спросил:
— Мои откровения тебя больше не интересуют?
Китаец широко раскрыл глаза. Сумятица, царившая в его мыслях, выразилась в нервных подергиваниях лица. Жак улыбнулся ему:
— А если я скажу тебе, что это не я убил Перниллу Мозенсен?
— Что?
— Ребенок.
— Что вы такое говорите?
Реверди обхватил плечи руками, словно ему вдруг стало холодно. Цепи, позвякивая, обвились вокруг его тела.
— Ребенок-стена, — прошептал он. — Ребенок, сидящий во мне… ребенок, задерживающий дыхание…
Вонг-Фат нагнулся, как нагибается священник к окошку исповедальни:
— Повторите, пожалуйста.
— Помнишь мою проплешину? — Он говорил, обхватив голову скрещенными руками, его затылок был обращен к Джимми. — Помнишь, я говорил тебе о пережитом шоке? — Из-за того, что он опустил голову к груди, голос звучал приглушенно. — Именно в то время родился ребенок-стена…
