Заполняя гостевую карточку, Марк заметил нескольких европейцев, сидящих в этих самых креслах, они отлично вписывались в обстановку. Не простые туристы. Скорее искатели приключений, усталые журналисты или же служащие неправительственных организаций. Их часто можно было встретить в этой возрождающейся стране, и они всегда казались измотанными и ненужными.
Марк углубился в галерею, не желая ни встретиться с каким-нибудь старым знакомым, ни втягиваться в разговоры. Номер оказался довольно мрачным. Большая пустая темная комната, в которой стояла только кровать из черного дерева под неработающим вентилятором. Окна, судя по всему, выходившие на кухню, закрыты завинченными ставнями. Температура здесь, наверное, могла подниматься до тридцати пяти градусов.
Он пожал плечами: оставаться в Пномпене не входило в его планы. Расследование обязательно поведет его по следам Линды Кройц, в Сием-Реап, к храмам Ангкора…
Расследование…
Но с чего же начать?
Он больше не ждал писем. Он знал, что Элизабет предстояло испытание: ей надо будет действовать в одиночку. Тем не менее он включил свой компьютер и подключился к телефонной линии.
Он получил новый знак. Реверди написал просто:
«Ищи фреску».
47
Марк открыл глаза. В девять утра он уже просыпался. Проклятье: проспал рейс на Сием-Реап. Придется задержаться на день в Пномпене. И чем же заняться? Ночью он размышлял над приказом Реверди: «Ищи фреску». Игра продолжалась. И у него не оставалось сомнений в том, где он должен искать: храмы Ангкора с тысячами разных барельефов и орнаментов. Это сулило успех.
После легкого завтрака он решил провести время в столице с толком и прибегнуть к старым испытанным методам. Тем, которыми воспользуется любой французский журналист, чтобы продвинуться в предпринятом им расследовании. Сделав несколько телефонных звонков, он взял «такси-мопед» и отправился в редакцию главной франкоязычной городской газеты «Камбож суар».
Редакция помещалась на неасфальтированной улице в самом центре города. Серое здание с отсыревшими стенами, с сине-белой вывеской, какие встречались в старину на парижских улицах.
В ожидании встречи с главным редактором, которому он передал свою визитную карточку, он мерил шагами холл: темную комнату с голыми бетонными стенами, в которой стояли остро пахнущие бензином мопеды. В глубине, под лестницей, находился вход в еще более темное помещение, единственное окно которого загораживали пачки газет. Заинтересовавшись этим нагромождением, Марк подошел поближе.
Архив.
За свою карьеру он повидал немало архивов, но этот бил все рекорды беспорядка и заброшенности. Вдоль стен стояли ящики, переполненные связками грязной бумаги. При взгляде на эти старые, потрепанные газеты напрашивалось сравнение с мертвыми лианами, а не с печатным словом, хранящим память. В центре комнаты были свалены испорченные компьютеры вперемешку со сломанными, лежащими кверху ножками креслами и книгами в масляных пятнах.
Необъяснимым образом это мрачное помещение напомнило ему другой архив, куда более упорядоченный, который он видел на Сицилии. После смерти Софи он вернулся туда в поисках фотографий ее тела — такого, каким он его нашел, но которое не запомнил. Эти фотографии и сейчас стояли перед его глазами: обугленный рот, вспоротый живот, внутренности на полу. Но вся эта картина представала перед ним только в виде четких глянцевых отпечатков. Он так и не сумел вспомнить ни одной детали… реальной детали.
— Вы здесь по поводу Реверди?
Марк обернулся. В открытой двери показался силуэт человека. Вопрос удивил Марка: он и не представлял себе, что можно так быстро установить связь между его приездом и событиями в Рапане.
— Я что, не первый? — осведомился он.
— И, боюсь, не последний, — ответил человек, подходя к нему. — Его арест вызвал большой интерес.
Он протянул Марку руку над разбитыми компьютерами:
— Рувер. Главный редактор.
На ощупь рука напоминала окружавшие их связки бумаг. Марк никогда не видел настолько карикатурной личности. Рувер представлял собой превосходный образчик бывшего колониалиста, какими их изображали в приключенческих романах двадцатого века. Он мог бы быть разорившимся плантатором, контрабандистом предметами искусства, бывшим офицером колониальных войск…
Впрочем, лет ему было не так уж много, просто годы, проведенные с бутылкой, сделали его вдвое, если не втрое, старше. Пятидесятилетний старик, с серой кожей, почти лысый, жалкие волоски, оставшиеся на черепе, образовали вокруг него какое-то облачко. Марк отметил, что брюки у него не застегнуты, а пуговицы на рубашке пришиты кое-как. Великолепный представитель Франции в экспортном варианте.
Марк представился и перешел к делу, стараясь быть как можно менее конкретным:
— Что вы можете мне сказать об этом деле?
— Много чего, — ответил Рувер с тщеславной улыбкой. — Я, без сомнения, лучший специалист по этому делу в Пномпене. К сожалению, я не могу тратить свою жизнь на то, чтобы отвечать на вопросы посетителей
— Так что же?
Лицо Рувера приобрело еще более довольное выражение.
— Я исполню три пожелания. Выбирайте сами. Как в детских сказках. — Он произнес эти слова по слогам, покачивая головой. — Я буду «добрым джинном» из лампы.
Под глазами у доброго джинна были такие мешки, что Марку внезапно захотелось проткнуть их шприцем, просто чтобы увидеть, каким эликсиром они наполнены. Впрочем, ответ был очевидным: виски или коньяком…
Он сосредоточился, пытаясь сформулировать самую существенную просьбу:
— Я хотел бы увидеть фотографию.
— Фотографию?
— Портрет Линды Кройц. Еще живой.
Дурацкая просьба — он уже видел лицо жертвы, и это ему ничего не даст. Но ему хотелось получше понять ее.
— Никаких проблем.
Рувер перешагивал через старые компьютеры и распотрошенные кресла, как рыбак, идущий в высоких сапогах через болото. Ему удалось добраться до противоположной стены, где стоял металлический шкаф. Когда он открыл его, Марк увидел полки с конвертами.
Он порылся в груде бумаг и вытащил снимок. Марк, не садясь, рассмотрел его. Он вспомнил первую фотографию, раскопанную Венсаном, полустертую и испорченную крупнозернистой печатью. На сей раз он держал в руках оригинальный отпечаток, четкий, цветной, форматом 21 х 29,7 см.
Линда Кройц позировала рядом с молодым монахом в ярко-оранжевой рясе. Оба улыбались, и эта улыбка связывала их, как лента связывает цветы в букете. На ней были широкие шаровары, кожаные сандалии, белая блузка без рукавов. Трогательный образ молодой девушки-хиппи.
Ее лицо вызывало настоящую неясность.
Бледная, молочно-белая кожа, усыпанная веснушками. Пышные рыжие волосы падают на лицо, придавая девушке вид маленького притаившегося зверька, хитрого и пугливого одновременно. И в то же время на этом лице читались уверенность и счастье. Марк попытался представить себе, о чем могла мечтать эта девушка, в двадцать два года покинувшая родительский дом в Гамбурге. Конечно, она поехала в Азию в поисках мистических откровений, а также и настоящей любви…
